У императора были «обязанности» перед подданными – именно он должен был поддерживать общее согласие, «единомыслие» в государстве – так называемую омонойю – с целью соблюдения прав и интересов всех членов государства в соответствии с тем иерархическим положением в обществе, которое каждый из них занимал. Византийский историк ХІ в. Михаил Атталиат заявлял, что если государь не печется об общем благе подданных, то он неугоден Богу и, следовательно, мятеж против него законен. Так, Господь возвел на престол Никифора ІІІ Вотаниата (1078–1081 гг.), избрав его орудием против Михаила VII Дуки (1071–1078 гг.), который был лишен власти «за предательство интересов ромеев».
При этом не государство было собственностью царя, но он был, возможно, важнейшей и даже ключевой, но лишь частью царства. Иоанн Зонара, историк XII в., считал незаконными действия императора Романа IV Диогена (1068–1071 гг.), который раздавал из казны ссуды должникам, чтобы привлечь к себе сторонников, поскольку казна, заявлял историк, принадлежит не лично императору, а государству. Другой император, Алексей I Комнин (1081–1118 гг.), был порицаем им за то, что «вел государственные дела так, как если бы это были его частные дела, то есть не как их управляющий, но как их господин, и все, что принадлежало обществу и фиску, рассматривал как свою собственность».
Крайне важным был вопрос о соотношении власти императора и закона. Как мы уже видели, на первый взгляд император не был ничем ограничен в этом плане и стоял выше закона. Однако на деле все обстояло далеко не так однозначно: «император должен управлять государством в соответствии с законами».
Уже эдикт Феодосия ІІ Младшего (408–450 гг.) и Валентиниана ІІІ (423–455 гг.) от 429 г. гласил: «Прилично величию правящего открыто объявить своей основой связанность себя законами; уважение нас именно от уважения права получает вес. И в самом деле выше империя (высшей власти) является подчинение императора законам». Император, следовательно, добровольно подчинялся законам и отказывался от своей неподвластности им, утверждая, что его авторитет основан на уважении им действующих правовых предписаний.
Пятью веками позже законодательный сборник ІХ в. «Василики» во многом вслед за знаменитым Кодексом Юстиниана VI в. неустанно повторял: «по отношению к императору пусть сохраняют свою силу общие законы», «всякий идущий вразрез с законами рескрипт (императора) должен быть отклонен», «ничто из того, что сделано вопреки смыслу законов, не должно иметь силы, но пусть будет ненужным, даже если законодатель и не оговорил этого специально».
По сути, речь идет о сознательном самоограничении императорской власти в Византии. Император, получив от Бога все высшие полномочия, стоял выше закона и имел неограниченную власть, однако сама эта императорская власть из уважения к закону и в интересах соблюдения правопорядка подчинялась закону и делала его соблюдение обязательным для себя. Император имел право и возможность создавать законы, но, единожды закон издав, должен был сам этому закону повиноваться и, требуя его исполнения от подданных, обязан был прежде всего неукоснительно соблюдать его сам. Злостное нарушение императором законов неизбежно вело к тому, что он становился тираном и, следовательно, народ получал право его низложить.
Византийские императоры вполне разделяли высказывание Северов: «Хотя мы и не связаны законами, но живем тем не менее по законам».
Особо оговаривалась необходимость соблюдения императором «божественных законов» – предписаний христианского вероучения. Таким образом, императорская власть ограничивалась христианскими религиозными предписаниями: «Император есть блюститель канонов и Божественных Законов. Царь через Соборы священников утверждает Правую веру». «Заботой нашей было и есть охранять мир Святой Божьей и Апостольской церкви, как требует справедливость, и осуждать то, что в каком-нибудь отношении является противным православной вере», – утверждал Юстиниан.
Крайне интересно утверждение, приведенное в наставительном трактате поучений византийского полководца ХІ в. Кекавмена «Советы и рассказы»: «Когда некоторые заявляют, что василевс неподвластен закону, а сам является законом, то же самое говорю и я. Однако пока во всех действиях и законоположениях он поступает хорошо, мы повинуемся ему. А если он сказал бы: “Пей яд!” – ты, конечно, не сделал бы этого. [Или] хотя бы он сказал: “Войди в море и пересеки его вплавь”, – но ты и этого не можешь исполнить. Поэтому знай, что василевс как человек подвластен законам благочестия». Под законами благочестия, или божественными законами, автор понимает, по всей видимости, не только религиозные предписания, но и естественные законы – император должен требовать от подданных физически и морально возможного, в противном же случае его можно было обвинить в тирании и свергнуть. Думается, византийские василевсы и подвластные им ромеи без труда поняли и оценили бы мысль, вложенную Антуаном де Сент-Экзюпери в уста короля из сказки о маленьком принце: «С каждого надо спрашивать то, что он может дать. Власть прежде всего должна быть разумной. Если ты повелишь своему народу броситься в море, он устроит революцию. Я имею право требовать послушания, потому что веления мои разумны».