Суть бо Греци льстиви и до сего дни…
В 2009 г. в журнале «Foreign Policy», основанном знаменитым американским политологом и автором концепции «столкновения цивилизаций» Самюэлем Хантингтоном, появилась статья Эдварда Н. Люттвака[3] под привлекающим внимание заголовком «Take Me Back to Constantinople: How Byzantium, not Rome, can help preserve Pax Americana» («Заберите меня назад в Константинополь: Как Византия, не Рим, может помочь сохранить Американский мир»).
Казалось бы, какое отношение может иметь средневековая Византия, погибшая более пяти с половиной веков тому назад, к современной позиции Америки на международной арене? На это обстоятельство недвусмысленно намекает первая часть заголовка статьи – одна из строк знаменитой песни «Istanbul (Not Constantinople)» прославленного канадского квартета «The Four Lads». «Забери меня назад в Константинополь. Но нет, ты не сможешь вернуться назад в Константинополь, ведь теперь он Стамбул, а не Константинополь», – поется в ней и спрашивается, как же обстояли дела в Константинополе, что произошло с ним. И хотя певцы отвечают, что никому, кроме турок, до этого нет дела и никого это не касается, вряд ли можно с ними согласиться. Во всяком случае, с этим не соглашается Э. Люттвак, который утверждает, что исторический опыт международной политики столицы Византийской империи может быть крайне полезен Соединенным Штатам Америки, если они и в будущем хотят сохранить за собой позиции великой державы.
Действительно, Византия, сохранившая преемственность государственных институтов, доставшихся ей от Римской империи, и втянутая в хаос противоречивых международных отношений раннего средневековья на стратегическом рубеже Востока и Запада, хотя бы для того, чтобы выжить, была вынуждена создать определенную систему позиционирования и поведения на мировой политической арене того времени. Для империи ромеев эта арена охватывала весь регион Средиземноморья, поскольку Византия, в отличие от множества государств периода средних веков, имела интересы во всех, даже самых отдаленных уголках этого мира и была, говоря современным языком, геополитическим игроком мирового уровня.
Ни одна другая страна Европы или Ближнего Востока того времени не имела такой протяженности границ и не вступала в контакты – как мирные, так и военные – с таким громадным количеством народов и государств, как Византийская империя. При этом морские границы империи были, с учетом островных владений, в десять раз протяженнее, чем сухопутные, а на сухопутных участках практически не было ни одной стороны, защищенной естественными преградами. В связи с этим первостепенную роль в выживании государства играла искусная дипломатия, изощренная системная игра как на постоянных, так и сиюминутных интересах, достижениях и проблемах соседних государств, сочетавшаяся с грандиозной военной мощью империи, которую долгое время не мог превзойти никто из соседей.
Э. Люттвак знал обо всем этом не понаслышке, поскольку посвятил изучению генеральной государственной стратегии Византийской империи более двадцати лет, издав в итоге в том же 2009 г. книгу «The Grand Strategy of the Byzantine Empire». Уже в следующем 2010 г. она была переведена на русский язык и издана под названием «Стратегия Византийской империи», что свидетельствует о важности как осуществленного Э. Люттваком исследования, так и поднятой им темы, которая интересна не только одним специалистам по истории Византии или, шире, Средиземноморья эпохи средних веков, но и простым читателям, интересующимся политическим положением в современном мире.
В византийской внешней политике парадоксальным образом сочетались две ярко выраженные и остро противоречащие друг другу тенденции: доктрина уникальности богоизбранной империи, которая в идеале должна охватить и упорядочить всю Ойкумену – «населенное» (по сути, цивилизованное) пространство, и глубокий реализм, основанный на понимании наличествующих в действительности у империи сил и средств, которых едва хватало на то, чтобы выжить в истощающей все ресурсы борьбе. Идея уникальности империи среди других государств проистекала из синтеза двух начал – римского государственного империализма и христианского ортодоксального универсализма, призванных объединить весь мир в целостное теократическое государство с императором – наместником Христа на земле. Византийцы справедливо считали свое государство непосредственным продолжением Римской империи, себя именовали римлянами (на греческий манер это, как мы уже упоминали, звучало как «ромеи»), столицу своего государства Константинополь называли Новым или Вторым Римом. При этом империи, по их мнению, по праву принадлежало центральное, главенствующее место во всем известном обитаемом мире – Ойкумене. «По самой природе империя – владычица других народов», – утверждала Анна Комнина.
3