Согласно представлениям византийцев, неофит добровольно подчинялся византийскому императору и принимал на себя обязательства всецело блюсти интересы империи. Крещеный варварский правитель становился в представлении ромеев, да и в своем собственном, частью имперской семьи христианских народов, обязанных жить в мире не только с Византией, но и между собой. Принявший христианство нубийский король алодеев писал королю нобадов: «Я помогу выгнать врагов твоих с твоей земли, потому что твоя земля – это моя земля, и твои люди – мои люди, с тех пор как я христианин [как и ты]». А крестившийся болгарский князь Борис даже умудрился истолковать идею единой имперской христианской семьи себе на пользу – таким образом, чтобы получить во владение часть византийской территории.
Вот как пишет об отторжении части земель Византии в пользу Болгарии Продолжатель Феофана: «Приняв богопочитание, Борис пишет госпоже о земле (ибо стеснен был множеством своих подданных) и дерзко просит о них Феодору, поскольку де их теперь не двое, а один, ибо связаны они верой и нерушимой дружбой, а за это обещал покориться ей и блюсти вечный и незыблемый мир. Она благосклонно его выслушала и отдала пустовавшие тогда земли от Сидиры (в то время там проходила граница между ромеями и болгарами) до Девелта (они его именуют Загорой). Таким образом была обращена к благочестию вся Болгария, и сам Господь призвал их познать Бога, и все это от малой искры и малой напасти. Таким образом обещана была болгарам ромейская земля, и они вступили с нами в нерушимое сообщество».
Как видим, крещение было представлено Борисом-Михаилом как акт единения с империей, создание нерушимого сообщества с ней, поэтому он считал себя вправе просить отдать ему часть византийских земель, и, самое главное, византийцы выказали готовность эти земли ему предоставить. По представлению ромеев, эта территория не отторгалась от империи, а предоставлялась ему в управление, поскольку владения крещеного болгарского князя были отныне неотъемлемой частью имперских владений.
Чтобы подчеркнуть свое исключительное положение в иерархии правителей, император Византии вплоть до ХІІІ в. не заключал с иностранными властителями равноправных договоров, а даровал им определенные права, привилегии, титулы или символы власти. Империя ромеев никогда не вступала в отношения на равноправной с партнерами основе, но всегда считала себя стоящей выше них. Василевс отправлял иноземным правителям не письма, а «распоряжения» и «повеления», не узнавал о смене племенного вождя живущего на границах империи варварского племени, а сам назначал его правителем, жалуя, например, титул архонта. Империя даже не торговала, а милостиво «уделяла» чужеземцам-варварам высококачественные изделия своих ремесленников.
И даже если в действительности Византия оказывалась поверженной необоримой внешней силой противника, то и в этом случае она заворачивала горькую пилюлю поражения в блестящую обертку идеологической пропаганды: империя отсылала дары, а не выплачивала дань, снисходила к нижайшим просьбам (подкрепленным силой оружия настойчивым требованиям), а не пасовала перед силой врага, и уступала, жаловала территории во временное условное управление формально подвластным правителям, а не позорно теряла свои земли, проиграв битву за них.
В этом отношении Ромейская империя очень напоминала императорский Китай, сохранившийся неизменным от древности через средневековье и чуть ли не до современности, или некоторые государства наших дней. Главным было вписать свершившееся событие в выгодную византийцам картину мира, причем не стоит думать, что при этом подданные императора были хоть сколько-нибудь чувствительны к плохо скрытой полуправде и даже откровенной лжи. Обмануть их было нетрудно – они и сами рады были обманываться. Вслед за критиком из знаменитых «Побасенок» Карела Чапека византийцы вполне могли бы высказать следующую максиму: «Зачем мне знать, каков мир? Довольно того, что я знаю, каким он должен быть».
При этом важнейшим аспектом успеха пропаганды среди подданных была искренняя уверенность государя и правительства в абсолютной непогрешимости собственных утверждений и оценок происходящего – они отнюдь не прикидывались, разыгрывая искусный спектакль, рассчитанный на внутренних или внешних зрителей, но сами безоговорочно верили своим словам. И по сей день обращающийся к зрителям с экранов телевизоров политик может на голубом глазу уверенно утверждать вещи, абсолютно и очевидно не соответствующие действительности, и значительная часть зрителей будет искренне ему верить лишь потому, что его слова подтверждают сложившуюся и давно устоявшуюся в их головах картину мира. И пусть она абсолютно лжива, горе тому, кто попытается ее оспорить.