На следующее утро Владимир Сергеевич проснулся рано, привел себя в порядок, заварил чай. Он уже давно научился это делать самостоятельно. Иногда ему казалось, что он видит себя со стороны: свои щеки, когда бреется, свои руки, когда наливает чай. Может, так оно и было, потому что получалось все аккуратно и ловко. Как знать, какие у нас просыпаются способности, взамен тех, которые пропадают.
Когда Алексей спустился в столовую, был очень удивлен, увидев шефа в отличной форме. Ни намека на разбитость, переживания и страдания. Собранный, подтянутый, что-то напевает тихонько. Алексей не успел поздороваться, как его окликнул хозяин дома:
— Доброе утро, Алексей! Завтракаем и за дела. Похоже, я слишком расслабился за последнее время. Это мне урок, чтоб не раскисал. Нам еще ого! как повоевать придется, чтоб порядок навести. Ты видишь, до чего дошло — к нам в дом уже лезут. А на что мы с тобой такие нужны, если себя-то обезопасить не можем и своих близких. Не имеем морального права охранять других, если сами за себя постоять не в состоянии. Я в кресле, ты в бумажках, переговорах, договорах, клиентах. О живой работе совсем забыли. Объявляю сезон зимней спячки оконченным, а сезон отлова разгулявшейся преступности открытым. Ты как?
— Так точно, согласен на все сто, Владимир Сергеевич!
— Итак, что у нас сегодня? Сначала навещаем нашу дорогую Веру Васильевну, потом везем к следователю обещанный список украденного.
— Предлагаю наоборот: для больницы еще очень рано, ждать придется, а вот у полиции рабочий день не нормированный. Уверен, что капитан Климчук уже на службе.
— Согласен, Алексей. Полностью согласен с тобой. Им нужен материал, чтобы работать. Так что — вперед.
15
В больнице шел утренний обход, доктора со свитой юных эскулапов, решивших посвятить себя гуманному делу лечения человечества от всяческих недугов, переходили из палаты в палату. Студенты, облаченные в белые одежды держались с достоинством. Время от времени руководитель процессии предлагал им самостоятельно дать оценку состояния больного, предложить дальнейшее лечение, спрашивал, что думают по поводу того или иного пациента.
— «Наверное, интерны, — думала Вера Васильевна, с удовольствием разглядывая тех, кто приносит страждущим облегчение и надежду, кто спасает, помогает, дает жизнь. — Вот она, наша смена, наша молодежь.»
Она с удовольствием рассматривала юношей и девушек. Накрахмаленные белые халаты, шапочки. Обычный человек преображается, надевая одежду врача. Сразу появляется подтянутость, даже аристократичность. Белый цвет — не просто символ, он влияет и на того, кто несет на себе белые одежды. Есть что-то магические в белом халате врача, как, впрочем, и в черной мантии факира.
Откуда-то из коридора негромко вещал неизменный спутник современной цивилизации. Видимо, по телевизору крутили очередной эфир с обсуждением горячих тем — скандалы, разводы, брошенные дети, безутешные родители. Кажется, что сюда, как в помойную яму, собирают всю низость и подлость людей, а потом все это мусолят, обсасывают, показывая, как в кривом зеркале все уродство этих человеческих душ. И всю эту медийную стряпню скармливают миллионам зрителей.
Вот и сейчас драматическим голосом ведущий сообщает о жестокости молодых людей. А кто их такими сделал? Знают ли они вообще, что в жизни есть любовь, соучастие, поддержка? Кто научил их нормальным отношениям, а не тому, что все нужно рвать зубам и когтями? Вряд ли у них была нормальная семья, детство, друзья. И за что же их ругать? Им нужно помогать.
Почему так много ругают молодое поколение. Куда смотрят те, кто с пеной у рта называет их никчемными, аморфными, какими-то еще нелицеприятными словами. Наверное, те, кто рассказывает о таких людях, никогда не встречал в своей жизни нормальных, отзывчивых, искренних и приветливых людей. Наверное, этот человек очень несчастен и спешит сообщить об этом всему человечеству, собирая у экрана телевизоров внимающих зрителей. Но только ошибка получается — вокруг каждого человека создается его собственный мир. Он и состоит из плохих или хороших людей, из увлекательной или ненавистной работы, из любви или одиночества. То, что сообщают с экрана, не может быть объективной оценкой. Это собственная интерпретация журналиста, именно его точка зрения. Он живет в мире недалеких, бездушных, тупеющих, каких там еще… несчастный человек. Но — увы — подобное притягивает подобное. Он сам много дарит любви, сообщая зрителям, что все плохо? Он подумал о том, что единичные случаи жестокого поведения подростков не могут характеризовать всех? Если он не подумал, значит какой он человек? Какой он журналист? То-то и оно…