Изображение древнеславянского воина.
Когда же через некоторое время в одном из боев он был серьезно ранен стрелой в ногу, то, не желая оставаться инвалидом, выехал из лагеря искать себе в бою рыцарскую смерть. Римляне из своего лагеря с восторгом и удивлением смотрели, как Хорсамант один сражался против многих:
«Увидев его, враги вначале подумали, что к ним едет какой-то перебежчик; когда же он приблизился и пустил в ход свой лук, римляне, не зная кто он такой, выступили против него в количестве двадцати человек. Легко их отбив, он медленно поехал дальше, и когда против него выступило еще большая численность готов, он не стал бежать. Окруженный со всех сторон огромной толпой, он считал для себя долгом чести с ним сразиться; римляне, которые смотрели на него с башен, стали подозревать, что этот человек сошел с ума, но они совсем не думали что это Хорсомант. Совершивший много подвигов, которые заслуживают большой похвалы, но попав в кольцо вражеского войска, он был наказан за свою бездумную смелость» (252, 171). Конечно, римлянам тех времен смерть Хорсаманта казалась бессмысленной и бесполезной. Именно поэтому они из бывших властелинов мира превратились в рабов готов и лангобардов, гуннов и вандалов, которые хозяйничали на землях когда-то могущественной Римской империи, и гоняли ничтожных потомков, когда-то храбрых римлян, как зайцев, так, что освобождал их прибывший из-за моря византийский полководец Велизарий с войском, которое так же состояло из гуннов, готов и других варваров.
Для Хорсаманта же такая смерть в честном бою была достойным завершением пути воина, и наоборот, для себя он считал позором умереть в кровати инвалидом. Такое отношение к рыцарской смерти сохранялось в нашем народе столетиями (вспомним знаменитое Святослава «Мертвые сраму не имут!» или как сколотский царь Атей в возрасте 90 лет кинулся в гущу боя на верную смерть, чтобы умереть, как подобает воину. Так же и казаки на Сечи смерть в постели считали Божьим наказанием за грехи, а настоящей, рыцарской, для них была смерть в бою. К смерти казаки относились по-философски: всегда были готовы к смерти и об этом говорили спокойно с юмором.
Хорватский боевик. II в. Бискупия.
Казацкая могила с флажком. Со старинного рисунка
Смыслом их жизни было умереть «за Правду», т. е. защищая свой народ. Казаки верили, что нет страшнее силы чем праведный гнев. Это удесятеряет силу, делает человека нечувствительным к боли, ранам. Но состояние праведного негодования может быть только у человека праведного, честного, поэтому сечевики придерживались праведной жизни. «Каким мечем машет, таким путем и погибнет», — в этой украинской поговорке аккумулировано понимание пути воина — пути меча. Этот путь предусматривал, в первую очередь, жертвенность, самоконтроль над своими желаниями, целеустремленность и высокую моральную чистоту, строгий анализ своих поступков и действий. Древнегреческий историк Филарх еще в III в. до н. э. писал: «…скифы перед сном берут колчан и, если, провели день беззаботно, опускаю в колчан белый камушек, а если неудачно — черный. После смерти каждого выносили колчан и считали камушки: если белых оказывалось больше, то покойнику воздавали славу как счастливцу (170, І, 70). Скифский царевич и мудрец Анахарсис так поучал греков: «Зависть и пристрастие — определенные признаки недостойной души. Зависть вынуждает горько переживать, когда друзья и сограждане благоденствуют, а страсть вызывает надежду, которая опирается только на пустые слова. Скифы не любят таких людей и радуются, когда другим хорошо, и стремятся только к тому, что им кажется разумным. Ненависть, злость и любую страсть, которая вызывает неудовольствие, они всегда решительно отбрасывают, как такие, что вредят душе» (170, І, 42).
Меч можно было брать в руки только для защиты праведного дела. В древних законах арийцев были четко определены такие случаи: «Дважды рожденные должны браться за оружие, когда встречается препятствие для исполнения ими дхармы, и тогда, когда для дважды рожденных Варн наступает время беды (т. е., на страну напал внутренний или внешний враг). Тот, кто убивает, защищая самого себя, при охране жертвенных даров, при защите женщин и брахманов по закону не делает греха. Можно убивать, не колеблясь, убийцу, который нападает, — гуру (учителя), ребенка, старика или брахмана, который хорошо знает Веду. Убийство убийцы — явное или тайное — никогда не является грехом; в данном случае бешенство нападает на бешенство (111, 324). В этом случае воин не будет иметь грех. Ведь в Ведах утверждается: тот, кто своими преступными действиями делает добропорядочного человека своим врагом, перенимает на себя все его грехи (321, 97). И наоборот, когда воин не выполняет свой долг по защите общественного строя, он согрешает: «…того кшатрия, который, желая сохранить жизнь, не проявляет свою скрытую мощь в меру своих сил и отваги, считают преступником…»(321, 104).
11
(300, 93).