Айзек Азимов
Загадки мироздания
ВВЕДЕНИЕ
Меня знают как писателя-фантаста. Еще меня знают как преподавателя в медицинской школе Бостонского университета. Естественно, меня часто спрашивают, как относятся мои коллеги к тому, что я пишу научную фантастику.
Те, кто задает подобные вопросы, скорее всего, ожидают услышать, что я встречаю, как правило, неодобрительное отношение, что путь мой усеян терниями, по которым мне приходится идти босиком, что в профессиональной деятельности я постоянно подвергаюсь насмешкам.
К собственному огорчению, мне приходится разрушать столь красочный образ. Моя профессиональная жизнь ничем подобным не отягощена. Некоторые из моих коллег вообще не знают, что я пишу фантастику, да и знали бы — никак бы не отреагировали; другие — знают, но считают это ученым чудачеством; третьи — даже любят фантастику и часто читают мои книжки, надеюсь, с удовольствием. А есть среди них и такие, кто — о боже! — и сами пописывают фантастику.
Не могу сказать, чтобы я сам никогда не сомневался в том, что академическая карьера вполне совместима с репутацией дерзкого писателя-фантаста.
Особенно опасным казалось мне подобное совмещение в июне 1949 года, когда произошло два события. Во-первых, я собрался вступать в ряды преподавателей медицинской школы, а во-вторых, только что продал издательству Doubleday amp; Со свой первый фантастический роман и у меня должна была выйти первая «настоящая книжка».
К тому времени я уже одиннадцать лет продавал научно-фантастическим журналам свои рассказы, но это всегда было не особенно афишируемой деятельностью, известной только мне самому да горстке поклонников. Книга же — совсем другое дело; таиться дальше было невозможно.
К счастью, все эти проблемы так и остались надуманными. Я с детства знал, что мне суждено быть писателем и что, если придется выбирать между писательством и чем угодно другим, выбор будет сделан в пользу писательства. Знать заранее, что ты собираешься делать, всегда крайне полезно; именно на счет этой уверенности я отношу тот факт, что за всю свою жизнь, состоящую сплошь из дедлайнов, я так и не заработал язвы желудка.
Так что колебаться я не собирался. Раз выбирать все равно придется — лучше уж сделать это прямо сейчас. И я договорился о встрече с деканом.
Я вежливо, но твердо сказал ему:
— Как вы знаете, сэр, я новый преподаватель биохимии. Однако я считаю своим долгом сообщить вам, что через несколько месяцев отдельной книгой должен выйти первый фантастический роман моего авторства, и понятно, что нашу медицинскую школу будут ассоциировать с этой книгой.
— Книга-то хорошая? — только и спросил декан.
— Ну, в Doubleday amp; Со, по крайней мере, так считают, — осторожно ответил я.
— Тогда я буду только рад, если нас будут с ней ассоциировать, — подвел черту мой собеседник.
Так оно и вышло. За все годы, что прошли с тех пор, никто из моих коллег ни разу не выразил неудовольствия моей фантастикой ни в лицо, ни за глаза (по крайней мере, насколько я об этом знаю).
Следующий кризис назрел, когда я стал писать книги нехудожественного характера. В 1952 году я впервые выступил в качестве соавтора учебника по биохимии для студентов-медиков, а с тех пор написал множество нехудожественных книг в самых различных областях.
Сначала я колебался, не лучше ли будет подписывать эти книги псевдонимом. Мне так и казалось, что какой-то «внутренний редактор» нашептывает мне в уши: «Соглашайся, Азимов! Ты же понимаешь, что мы не можем рисковать коммерческим успехом книги, вдруг потенциальные ее покупатели начнут говорить, что ничего хорошего в ней быть не может, раз ее написал какой-то фантаст».
Я приготовился к эпической битве, поскольку был решительно настроен все подписывать собственным именем. (Во-первых, оно мне нравится, во-вторых, я эгоцентричен, а в-третьих, я горжусь как научной фантастикой, так и своим местом в ней и не готов им поступиться.)
Однако этой эпической битвы не состоялось. Ни один редактор ни разу не выдвинул возражений против того научно-фантастического ореола, который безустанно осеняет мою и без того светлую личность. Я даже стал замечать, что часто в краткую биографическую справку об авторе, помещаемую на последнюю страницу обложки моих самых серьезных научных книг, стали включать пункт о моих фантастических рассказах, как свидетельство того, что я умею хорошо писать.
Так я добрался до последнего бастиона, который мог бы оказаться для меня стеной непризнания, — до средств массовой информации. В конце концов, хорошая научная фантастика всегда адресована меньшинству, и от этого никуда не деться. А те ее искры, которые приходится адресовывать широкой и разнообразной аудитории, наверняка могут сослужить ей не лучшую службу.
Однако этот тщательно обдуманный вывод разлетелся вдребезги, когда в 1957 году началась космическая эра. Самые массовые и рассчитанные на самого что ни на есть обывателя газеты и журналы вдруг резко заинтересовались весьма странными вещами. Они неожиданно запестрели статьями, посвященными известиям с передовых краев науки, и даже стали проявлять интерес к научной фантастике. (В прошлом году Saturday Evening Post опубликовала мой фантастический роман — я о таком раньше и мечтать не смел.)
И я опять с удивлением обнаружил, что мои занятия фантастикой совершенно не являются помехой, а совсем даже наоборот, помогают. Мне стали заказывать статьи, о чем еще несколько лет назад я и помышлять не смел. Делая вид, что так и должно быть, я принялся писать эти статьи и вскоре понял, что на преподавательскую работу времени у меня уже больше нет (хотя должность на кафедре пока остается за мной). Я превратился в профессионального писателя.
Как не похоже мое теперешнее положение на то, в каком я находился в 1949 году! Тогда я был убежден, что работаю в полном одиночестве и что если бы я бросил в окружающее пространство вопрос «Есть здесь кто-нибудь?», то в ответ услышал бы лишь раскаты эха: «Никого, Азимов! Разве что мы — фанатики научной фантастики».
Но теперь, оглядывая достаточно большой набор различных печатных трудов, принадлежащих моему перу (а ведь в основе всех их лежит моя репутация как писателя-фантаста), я понимаю, что, если задам этот же вопрос сейчас, ответ будет шумным и многоголосным.
И вот, завершая круг, я снова в Doubleday amp; Со, где когда-то был опубликован мой первый роман. Присутствующие здесь джентльмены горят желанием опубликовать собрание моих статей из различных журналов, исправленных и дополненных там, где это необходимо. Одни из этих статей — научные, другие — «размышления на тему», третьи — научно-фантастические; таковы три кита, на которых покоится мой мир.
Часть первая
О БОЛЕЕ ИЛИ МЕНЕЕ ИЗВЕСТНОМ
Раздел I
О ЖИВОМ
Глава 1
ПРИРОДА МЫШЛЕНИЯ
С самой древности мы имеем свидетельства того, что человек всегда был убежден в превосходстве мысли над материей, в том, что законы, ограничивающие мир материальный, над идеями и представлениями не властны.
Сейчас уже общеизвестен тот факт, что физически живые организмы состоят из атомов и молекул, которыми правят те же законы, что и камнями под ногами или звездами над головой. Это верно как для венца творения — человека, так и для последнего червя. Но что мы можем сказать о человеческом мышлении? Можно ли подвергнуть анализу творческий гений, приводящий к рождению шедевра? Можно ли взвесить, сосчитать или иным способом измерить эмоции и воображение, любовь и ненависть, страсть, мысли и представления о добре и зле?
Всегда очень хочется поставить мысль превыше материи и считать, что на первую распространяются иные законы, более тонкие, чем на вторую. Тогда естественно сделать вывод, что никакой доктор не сможет прописать такое лекарство, которое могло бы повлиять на сознание. Шекспир вкладывает в уста Макбета циничный вопрос к доктору, который пытается лечить его жену от ночных кошмаров: