Он лежит в своей постели, маленький, беспомощный, согласно завещанию императрицы Анны Иоанновны – император России. Уже потом, когда стал увлеченным чтением и историей юношей, узнал он многое о временах правления Анны Иоанновны. Уважения к родственнице в нем это не прибавило, но то ее решение он и поныне считал единственно верным.
Он лежал, скорчившись, подтянув колени к груди. Так же, как лежал сейчас на своем жестком ложе. И прислушивался. Он слышал, как ветер на Ладоге гонит сизую волну, как где-то, уже ближе к его окну, кричит Марфа Базиновская на своего бестолкового мужа, как воркуют голуби у его окна… И как где-то далеко, может даже, на финском берегу, зарождается майская гроза.
А тогда он, казалось, слышал, как тяжело шла Елизавета, опираясь на руку Воронцова, видел, как офицер Преображенского полка протянул руку некоему господину в черном плаще с капюшоном. Из руки в руку перешел некий предмет.
Лежа в постели, под влажными от пота простынями, дрожа от страха и своей беспомощности, он слышал, как рота преображенцев криками встретила свою Государыню. «Как же так, – думал Иоанн, хотя в тот момент ему и года не исполнилось, и думать об этом он не мог – император я, а виваты кричат Елизавете?»
Рота, топоча и громко славя Екатерину, дщерь Петрову, рвется к дворцу. Стража собралась ударить в барабаны, призвать на защиту законного государя верные трону войска. Но и тут предательство: Лесток взрезал ножом тонкую барабанную кожу. Не случилась тревога.
Елизавета сама будит спящих караульных.
На них направлены штыки и палаши преображенцев, принявших сторону Елизаветы.
Смена караула происходит в полной тишине.
Елизавета будит Анну Леопольдовну. Та, тихо вскрикнув, приподнимает голову.
Елизавета подходит к колыбели Иоанна.
– Это ты, что ли, собрался править Россией? Не поспешил? – хохотнула она. – А впрочем, твоей-то вины тут нет.
К колыбели подошли гвардейцы. Он явственно помнил их запах – от них воняло лошадьми, терпким мужским потом, железом, хлебным вином. Иоанн встретил беспощадный взгляд Елизаветы. И только тогда заплакал.
Мать, Анна Леопольдовна, собралась молча. Взяла на руки Иоанна. Теперь, когда Елизавета победила, в ее взгляде уже не было ненависти и вражды. Она ласково оглядела дрожавшего от страха младенца, улыбнулась и погладила по щеке:
– Будешь вести себя паинькой, ничего с тобой не случится.
Сестру Екатерину взял на руки пьяный гвардеец. Да не удержал, уронил.
А он на всю жизнь запомнил слова Елизаветы и был паинькой.
Брауншвейгское семейство было обещано отправить в Германию, а пока определили их на жительство в Риге. В декабре 1742 года то ли и вправду была попытка «обратного переворота» с целью возведения на престол младенца Иоанна в соответствии с завещанием императрицы Анны, то ли клевреты Елизаветины раздули заговор из шепотков недовольства… Может, и самой ей хотелось поверить в это? Страх с той ночи в ней жил еще долго…
Ему было два года, когда всю семью отправили в Холмогоры.
Это он тоже не должен был помнить. Но помнил.
Он все помнил. И как читал книги в Холмогорах. На русском, французском, немецком. Как потрясло его сочинение Макиавелли «Государь», как изучал он фехтование с искусным учителем Жирарду, известным парижским дуэлянтом, волей случая ставшим его камердинером и гувернером…
Он помнил, как приезжала в Холмогоры Елизавета. Путь дальний, но она не побоялась нелегкой дороги. Приехала, посмотрела, отселила его от семьи, лишила книг, арестовала Жирарду… ан поздно. Он уже многое знал, о многом передумал. Он уже был готов править Россией во славу империи и назло врагам в традициях русских государей, о которых многое читал, – Ивана III и Ивана Грозного, Алексея Михайловича и Петра I. У каждого государя находил он достоинства и недостатки. А править мечтал – по-своему. Считал себя умным, а значит – способным учиться на ошибках других.
Несмотря на то, что «двор» его в Холмогорах был закрыт от новых людей и все новости доходили до него от учителей, камердинеров, офицеров охраны, время от времени появлялись люди – то ли с разрешения Елизаветы, то ли за взятки. Не нужно было быть Макиавелли, чтобы заметить взаимосвязь событий: появился при «дворе» бывшего императора (а может, и будущего? Интрига-то вокруг него вилась) патер Ностер, иезуит… А у коменданта, предоставившего патеру избу для жилья и право встречаться с Иоанном для «ведения религиозных бесед» появился перстень с рубином.
Потерпел крушение корабль на подходе к Архангельску. Пока чинился в Соломбале, путешествующий по Северу с целью совершения новых географических открытий сэр Дуглас Котрелл, испросив у воеводы Рославлева разрешения, прибыл в Холмогоры для ведения диспутов с широко известным своей образованностью (каким образом это стало известно вне Холмогор – тайна для Иоанна), низложенным и ссыльным императором. И опять, неглубокий умом воевода стал кичиться якобы фамильным перстнем с огромным розовым яхонтом.