Радовались напрасно. После Меншикова другие вельможи старались снискать расположение императора, подчинить его своему влиянию. На этот раз лукавая Фортуна улыбнулась князьям Долгоруковым, которые прежде активно интриговали против Меншикова и смогли оттеснить даже Остермана. Как прежде с Марией Меншиковой, Петр II обручился с княжной Долгоруковой. Но через три года Долгоруковы были сосланы все в тот же Березов, где уже успел умереть прежний временщик. Почти все они погибли — умерли в ссылке или были казнены. К этому повороту колеса Фортуны приложил руку Остерман. Затем Остерман, уже при Елизавете, сам оказался в том же печальном Березове, и к могилам Меншиковых, Долгоруковых прибавилась и его могила. И опять Фортуна одаривала кого-то благосклонной улыбкой…
Правительство Петра II отказалось от продолжения реформ, начало которым положил Петр Великий. Современники отмечали понижение боеспособности русской армии. Сказалась эта политика и на жизни Петербурга. Строительство флота, заброшенное уже при Екатерине I, при Петре II пришло в полный упадок. В 1728 году вернувшийся из Петербурга в Стокгольм шведский посланник Цедеркрейц докладывал королю, что «флот, даже галерный, сильно уменьшился, а корабельный гибнет: старые корабли стоят в Кронштадте, все гниют, пригодны не больше 45; в Адмиралтействе такое несмотрение, что флот и в три года не привести в прежнее состояние, да этого и не собираются делать». Любимое детище Петра I погибало. Когда императору указывали на это, он отвечал: «Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море; но я не намерен гулять по нем, как дедушка».
В целях экономии на треть сократили численность армии, множество офицеров отправили в отставку. После ссылки Меншикова нового президента Военной коллегии не назначили. Сокращались государственные расходы на содержание армии, на строительство флота, устройство новой столицы, но страна по-прежнему находилась в упадке. Ведь деятельность Петра I, его реформы и многолетние войны стоили России не только огромных экономических жертв — численность ее населения уменьшилась почти на треть. Теперь же начинания и создания Петра Великого, оплаченные такой ценой, пребывали в небрежении. В одном из указов 1727 года говорилось: «Крестьяне, на которых положено содержание войска, находятся в скудости и приходят в разорение. Прочие дела: торговля, юстиция и Монетный двор также находятся в разоренном положении».
Правда, в Петербурге заметно смягчение нравов. В 1727 году возобновились ассамблеи, их устраивали в царском дворце дважды в неделю. Посещать их могли все дворяне. Обстановка на них стала более свободной, никто не требовал обязательного присутствия и не указывал, как следует веселиться. Указ о возобновлении ассамблей огласил на главных улицах Петербурга сам обер-полицмейстер Поздняков.
В 1729 году был упразднен страшный Преображенский приказ, учрежденный Петром I для расследования политических дел. Теперь этими вопросами занимались Сенат и Верховный тайный совет. В числе наказаний за провинности сохранялась публичная порка, но дворяне получили своеобразную поблажку: теперь их пороли с «сохранением чести», не снимая нижнего белья. А простолюдинов по-прежнему заголяли. Появилось и еще одно важное новшество в жизни столицы. По указу 10 июля 1727 года велено «которые столбы в Санкт-Петербурге внутри города на площадях каменные сделаны, и на них, также и на кольях винных (преступных. — Е. И.) людей тела и головы потыканы, те все столбы разобрать до основания, а тела и взоткнутые головы снять и похоронить».
Продолжалась борьба за нравственность: еще в 1720 году Петр I запретил строить общие бани, в которых мужчины и женщины мылись вместе. Но люди «нижних классов» по-прежнему мылись в общих банях. Указы о запрещении регулярно повторялись, но, несмотря на них, этот обычай сохранялся почти до конца XVIII века. Видимо, в Европе эти бани давали повод для фривольных шуток, потому что жена английского резидента в Петербурге леди Рондо писала в Лондон своему корреспонденту: «Что касается любопытства господина М., была ли я в русской бане, то он заслуживает не ответа, а презрения, которым отвечают людям его закала, воображающим, что они остроумны тогда, когда говорят непристойности» (С. М. Соловьев).
Безуспешными оказались меры против бегства жителей из Петербурга. 11 июля 1729 года появился указ о возвращении уехавших купцов и ремесленников с семьями: «…При высылке (в Петербург. — Е. И.) всем им подписаться, под потерянием всего имения и ссылкой в вечную каторгу, чтоб они с женами и детьми явились бы в Санкт-Петербург без замедления и впредь бы без указа особого из Санкт-Петербурга не разъезжались». Одновременно с этим дворянам выделяли для застройки участки на Фонтанке близ Невского проспекта. Однако желающих строить дома почти не нашлось, да и часть уже построенных была покинута обитателями. Столица по-прежнему оставалась местом отбывания каторжных работ. А ее былое административное главенство отменено: в 1727 году вместе с царским двором в Москву переехал и обер-полицмейстер, и в Петербурге вместо него назначен воевода, как в любом провинциальном городе.