Много труда стоило мне изловить верткого летуна. Он оказался кобылкой Sphingonotus savinji. Раньше эта кобылка была редкой. Но в последнее десятилетие, я это хорошо заметил по частым путешествиям в пустыне, ее стало значительно больше. Интересно, что по-птичьему она кричала только в самую жару, когда температура воздуха поднималась выше 32 градусов.
Кобылка савиньи определенно обладала музыкальным даром, и ее брачные песни отличались большим разнообразием репертуара. Ни одна кобылка, обитающая в горах и пустынях Семиречья, в этом отношении не могла равняться с нею.
Обычно каждый самец имел свою территорию, которую старательно облетал, демонстрируя свое дарование. На земле нередко к солисту приближалась самка, и тогда между парой происходил обмен короткими музыкальными фразами. Впрочем, потрескивания крыльями самочек казалось однообразными. Большей частью дама отвергала ухаживание кавалера и скачками удалялась прочь, а тот продолжал в воздухе громко напевать и демонстрировать фигуры высшего пилотажа.
Очень было интересно изучить песни замечательной кобылки. Они определению складываются из множества разнообразнейших сигналов, и каждый из них имеет какой-то свой особенный смысл и значение.
Я не раз охотился с магнитофоном за этой кобылкой и все неудачно. Но однажды мне посчастливилось. Также как и в первый раз, неутомимый солист сам сел возле меня. Я же тот час подсунул к нему микрофон, привязанный на палку. Тут же неожиданно появилась и самка. К сожалению, разговор их был очень короток и непродолжителен. Кобылки чем-то не понравились друг другу и разлетелись в разные стороны. Но песня, хотя и короткая, запечатлелась на пленке.
Забавную особенность я подметил у насекомых-музыкантов. В садочке на окне моей комнаты живут солончаковые сверчки Gryllus odicus. Пение их удивительно нежное, звонкое и приятное. Знакомые, приходящие ко мне, привыкли к тому, что наши разговоры сопровождаются аккомпанементом сверчковых песен. Но постепенно мои шестиногие музыканты стареют, поют тише и неохотно, а вечером начинают свои концерты с запозданием.
— Что это ваши сверчки молчат? — спросил как-то один из моих посетителей. — Разленились! — ответил я небрежным тоном.
— То есть, как так разленились. Разве им свойственна лень? — удивился собеседник.
— Конечно! Впрочем, если хотите, я их могу заставить петь.
— Заставить! Странно. Как это можно заставить сверчков петь!
— А вот послушайте.
И я стал насвистывать мотив веселой песенки. Мои пленники тот час же откликнулись на нее дружным хором. Их было несколько в одном большом садке. Попели немного и снова замолчали. Удивлению моего знакомого не было конца.
— И вы всегда их так заставляете петь? — стал он допытываться.
— Почти всегда.
— И на эту самую веселую песенку?
— Только на эту самую.
— Может быть, и сейчас снова заставите?
— Как желаете.
И веселая песенка вновь оказала свое магическое действие. Знакомый, он был энтомологом, покинул меня в недоумении.
— Нет, — сказал он на прощание, — тут какая-то дрессировка или трюк или что-либо подобное.
В известной мере он был прав. Я пошутил над ним, и веселая песенка была, вообще говоря, ни при чем. Просто еще раньше я заметил, как сверчки, живущие в моем садочке, когда приходит пора вечерних песен, откликаются пением на резкие, но не слишком громкие звуки. Очевидно, для начала музицирования необходим запевала или просто звуковой раздражитель. Конечно, этот раздражитель действует рефлекторно, но не всегда и не везде. Песенка, насвистанная мною, случайно совпала с тем состоянием, когда мои пленники были готовы петь, но им не хватало запевалы. В природе, в пустыне вечером всегда находится такой запевала, большей частью самый молодой и ретивый, который, как правило, первый подает пример, а за ним потом, один за другим, включаются остальные и вся пустыня начинает звенеть от многоголосого хора.
Случилось неожиданное: камень на скале держался непрочно, прыжок оказался неудачным, нога потеряла опору, из-за чего — падение, острая боль, растяжение сухожилий голеностопного сустава. Кое-как добрался до бивака. Теперь не менее трех дней валяться на спальном мешке под навесом из тента. Хорошо, что вокруг заросли диких яблонь, урюка, высоких трав, да рядом журчащий ручей. Плывут мимо ущелья белые облака, солнце греет, и трава источает аромат.
Утром все собираются в поход, вооружились морилками, сачками, фотоаппаратами. А мне — лежать, терять время попусту. Впрочем, зачем терять время? Всюду насекомые, прежде всего рядом разные кобылки распевают на все лады, подальше на деревьях без умолку трещать зеленые кузнечики теттигонии, а к вечеру, на солнечном склоне ущелья, заводят хор звонкоголосые сверчки трубачики.