Впечатление от такой новости у них было различным. Балк и Руднев по понятным причинам восприняли судьбоносное известие из Питера с одобрением и энтузиазмом. Тем более, что хотя массовое ликование и общественный подъем в стране отмечались всеми газетами, а здесь, во Владике, и вовсе были видны им невооруженным глазом, ни Василий, ни Петрович так до конца и не верили, что при сложившихся вследствие военной победы благоприятных обстоятельствах, удастся быстро пропереть Николая на созыв Думы. А вот, поди ж, ты! Царь сказал - царь сделал.
В то же время впечатления от столь сногсшибательного известия у остальных пятерых были не столь однозначны. За исключением Михаила, пожалуй. Первая реакция Великого князя напоминала памятную Василию с детства сценку из мультика про Карлсона, когда Малыш задается вопросом: "А что про это скажет мама?" И, развивая свою мысль, приходит к следующему: "А что теперь скажет папа?.."
Правда, вместо папы в данном случае был упомянут дядя Сергей, но... "поскольку, все это ерунда, дело-то житейское" и "кричать им сильно больше, чем после Земского съезда, смысла особого уже нет", младший брат царя, бывший Наследник Цесаревич и новоиспеченный полковник синих кирасир в целом тоже разделял оптимизм обоих гостей из будущего по поводу грядущего дарования Конституции и введения демократических институтов. Ибо, как верно подмечено: с кем поведешься, от того и наберешься. Закончив обсуждение текста манифеста и, как бы подытоживая их разговор, Мишкин предложил "слегка вспрыснуть" это дело, весело брякнув: "Ай да Вадик, ай да сукин сын!"
Непосредственный начальник Михаила, генерал Щербачев, отнесся к неординарной новости на удивление по-философски. Очевидно, будучи служакой до мозга костей, он вообще не имел обыкновения обсуждать решения вышестоящего начальства. Лишь, немного подумав, сухо подметил пару-тройку связанных с нею моментов: "В гвардии, не здесь, конечно, а в Петербурге, вряд ли этому порадуется, полагаю... Но, поскольку никаких ответственных министерств не будет, то и проблем с деньгами на армейскую реформу, даст Бог, тоже не предвидится больших. На мой взгляд, гвардейским офицерам карьеру это политическое нововведение порушить не должно. Что ж, может, как раз и вовремя. Чтобы на будущее все глупости, вроде гапоновской, в зародыше пресечь".
Макаров же, напротив, хоть и не возражал против принятого Императором решения принципиально, но явно опасался негативного влияния парламентских процедур, даже совещательных, как на общее финансирование флота, так и на ход дела с будущей кораблестроительной программой. Ее он продумывал во время лечения своих ран.
Будучи человеком глубоко эрудированным, он хорошо понимал, что в системе управления страной в целом, и флотом в частности, появляется некая новая и пока не известная величина. А как влияли парламентские деятели на морское строительство во Франции, например, он знал хорошо. Не зря же последнее десятилетие 19-го века в истории французского флота величали "военно-морской бестолковщиной".
Петрович, правда, указал ему и на противоположный пример - на работу Рейхстага по принятию германского Закона о флоте, где усилиями кайзера, Бюлова и Тирпица он был облечен в такую форму, что препятствовать резкому удорожанию линкоров при замене броненосцев дредноутами парламентарии фактически не смогут.
Но настроения Степану Осиповичу не подняло даже это: "Так - то, мой дорогой, Германия, немцы. А то - наши! Балаболок да выскочек разномастных понавыбирают, вот уж и надумают они нам в этой Думе. А то, что нет пока ответственного министерства - так, лиха беда начало! Выклянчат. Помянете мои слова: взвоем мы еще от их "склок с совещательным голосом"! Но, не дай нам Бог, чтоб кабинетная система или сменяемое по выборам правительство как в Парижах, - вот тут-то и запляшем мы с вами танцы святого Витта. Все давешние делишки господина Витте как бы нам цветочками не показались! Я то думал, что сейчас в Питере попробуем порядок навести - а тут... Какое там! Задумали Дубасова на меня менять. А зачем? Нет уж. Пусть он дальше с этим всем разбирается в министерстве. А я, если Государь позволит, с палубы в кабинет не уйду. В море - дома!"
Последним узнал про Манифест царя наместник Алексеев. И, как рассказал позже Василию Михаил, после прочтения его текста на новоявленного генерал-адмирала было просто страшно смотреть. Евгений Иванович был ошарашен и взбешен одновременно. Но, как тут же выяснилось, не от того вовсе, что из-за истового монархизма органически не переносил демократических общественных институтов, в принципе не желая видеть и слышать ни о чем ином, кроме как о неограниченной монархии - самодержавии.
Все оказалось много проще. На нем лежала ответственность за огромный край. Где пока ни один градоначальник, ни один полицмейстер, ни один начальник гарнизона или войсковой атаман не были проинструктированы о том, как нужно воспринимать сие царское решение и как себя вести применительно к таким обстоятельствам.
И, по большому счету, Василий резоны наместника вполне понимал. Получилось, что необходимость сохранять секретность из-за опасности возникновения беспорядков в столице, перекладывала после опубликования Манифеста всю ответственность и заботу о недопущении эксцессов и разгула стихийной вольницы в городах и весях на местные власти. Совершенно не готовые к такой новой вводной...
Мнение же обо всем этом штабс-капитана Красовского, старшего шифровальщика штаба Гвардейского экспедиционного корпуса, первым во Владивостоке узнавшего подробности Царского Манифеста, история для нас, увы, не сохранила.
***
Кстати, итоги вышеупомянутого Михаилом Земского Съезда, действительно можно было смело считать прологом к этому Манифесту. Говоря образно, если сегодня воля Императора возвещала о наступлении утра новой жизни России, то съезд этот был его рассветной зарей. И сделать здесь небольшое отступление от темы для краткого описания его предыстории и решений вполне уместно.
Строго говоря, это было первое крупное внутриполитическое деяние самодержца, предпринятое им благодаря осмыслению всей той убийственной информации о будущем, что безжалостно вылил на его несчастную голову доктор Вадик. Ничего не поделаешь, врачам "часто приходится делать людям больно, чтобы потом им жилось хорошо". Увы, но более образно и конкретно, чем эта крылатая фраза из "Иронии судьбы", суть призвания хирурга определяло только бессмертное: "Резать! Резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонита!" От Риммы Марковой...
Обдумав услышанное, Николай для себя твердо решил как можно скорее запустить маховик земельной реформы, способной как повысить уровень сельскохозяйственного производства, так и параллельно решить две сопутствующих проблемы: обеспечить на годы вперед подпор людского потока к заводским проходным, переселенческим поездам и пароходам, повышая одновременно уровень жизни остающихся на селе.
Но за всем этим масштабным процессом необходим был неусыпный контроль и действенное управление им. Только вот достичь этого лишь силами уездных и губернских администраций было попросту невозможно. Даже при условии обеспечения должного финансирования. Управленческий штат их был не велик, а профессиональный уровень для столь сложной и масштабной задачи - в массе своей явно слаб.
Не сразу, но Николай все-таки согласился с тем, что без решительного привлечения к этой работе органов местного самоуправления - земств - не обойтись. Более того, - именно они могли стать важнейшим элементом всей системы проведения реформы, ее главным тягловым механизмом, оставляя местным администрациям функции учета, контроля, отслеживания финансовой дисциплины и обратной связи.