Сейчас я увижу моих любимых ловиторов, моих любимых вольтижеров!
Ой, вдруг опоздала?
— Тетенька, сколько времени? — крикнула я.
— Без пяти четыре, — испуганно ответила тетенька.
Я тут и села. Не успею! А вот трамвай идет. Повезло, повезло! Всего-то одну остановку проехать.
Вот и цирк, и билет в руках. Правая сторона, самый верхний ряд. Ну и хорошо, всех видно будет.
Только я села, не успела отдышаться — началось представление.
Но что это? На парад вышли совсем другие артисты. Очень красивые, но совсем незнакомые.
А где мои? Где мои? И клоун не тот, совсем не тот клоун! Я даже привстала, чтоб получше разглядеть. Только что разглядывать — нет их. В груди у меня похолодело. Я поняла, что случилось непоправимое — они уехали, и я их уже никогда не увижу. Жди не жди — не поднимутся они под этот купол.
Рядом со мной сидела старушка. Вначале она не обращала на меня внимания, потом стала обращать. Когда выходил клоун, она начинала дергать меня за рукав и заразительно смеялась.
— Разве тебе не смешно? — спросила старушка.
— Смешно.
— Почему же ты не смеешься?
— Смеюсь. Про себя.
— Да ты же плачешь! Почему ты говоришь, что смеешься, если ты плачешь?
Тут она снова засмеялась, видимо, клоун что-то смешное сделал.
А я заревела. Так мы со старушкой и сидим — она смеется, я реву. Очень хорошая старушка, платок мне дала.
— В твои годы я тоже плакала, — сказала она. — Как он не падает — на одном колесе по канату! — воскликнула старушка.
Я перестала реветь. Действительно, как же это так — на одном колесе по канату?
Клоун ушел. И вдруг оркестр заиграл знакомый марш. Тот самый марш, под который всегда выходили гимнасты. Сердце радостно екнуло. Я схватила старушку за рукав:
— Сейчас воздушный полет будет!
Ударил барабан. Сейчас они выйдут, сейчас!..
Но вместо гимнастов на манеж вышел… слон. При чем тут слон? Как он смел выходить под эту музыку!
Я встала.
Все зашикали. А билетерша прямо-таки поджидала меня.
— Не разрешается с мест вставать! Чего заходила взад-вперед? Слышишь? Куда идешь? Кому говорят?
Я, видимо, пошла куда-то не туда. Но она все-таки меня не поймала. Я выскочила в вестибюль.
За моей спиной ликовала музыка, под которую ходил слон.
Я спустилась на первый этаж — и лицом к лицу столкнулась с Аней Суховой.
Мы обе были смертельно бледны. Мы без слов поняли друг друга и молча вышли на улицу. И молча сели на скамейку. И все еще молчали некоторое время, сидя на скамейке.
— Ты часто ходишь? — спросила я.
— Ага.
— Как это я не знала про тебя?
— И я про тебя.
Мы еще помолчали.
— Письмо клоуну написала, — сказала Аня и показала сложенный маленький листочек.
— Тебе клоун нравился?
— Ага.
— А мне полеты.
— Что мы сейчас будем делать? — прошептала Аня.
Я не знала, что мы будем делать.
— Давай убежим, — сказала Аня, — и будем циркачками. Ты будешь летать, а я смешить.
— Давай, — сказала я.
И мы пошли домой, чтоб захватить с собой кое-какие продукты.
Философ Федя Рыжиков
В середине года в наш класс пришел новенький, Федя Рыжиков.
— Федя приехал из далекого города Одессы, — сказала Марья Степановна. — Кто, знает, где расположена Одесса?
— На Черном море! — закричали все.
— Кто может на карте показать родину Феди Рыжикова?
— Я, я, я! — все стали тянуть руки.
— Капустин покажет, — сказала Марья Степановна.
Капустин взял указку, подошел к карте, нашел Черное море. Одессу он стал искать в Крыму, а в Крыму Одессы не было почему-то.
— Ее нет, — сказал Капустин, искренне удивившись.
— Вы ищете не там, — сказал Федя Рыжиков.
Он стоял перед классом у стола. Аккуратно причесанный, застегнутый на все пуговицы. Мне показалось, что ему скучно было смотреть на нас, а особенно на Капустина, который не мог найти его родину.
— Здесь она была, — сказал Капустин, показывая на полуостров Крым.
— Одессы никогда не было в Крыму, — улыбнулся Федя Рыжиков.
— Была! — возмутился Капустин. Многие в классе поддержали Капустина.
Федя взял указку и, почти не глядя, ткнул в точку, которая означала Одессу.
Капустин мрачно посмотрел на Рыжикова, как будто тот нарочно, чтоб досадить ему, перенес Одессу из Крыма.
— Садись, Рыжиков, с Капустиным, — сказала Марья Степановна. — Ты будешь оказывать на него хорошее влияние.
— Я Рыжикову буду мешать, — сказал Капустин. — Он снизит успеваемость.
— Не помешаете, — сказал Федя Рыжиков и сел рядом с Капустиным.
— Какой вежливый, — прошептала подруга Таня. — Даже Капустину «вы» говорит.
Весь день Капустин сидел и скрипел ботинком о парту, чтоб вывести Рыжикова из себя. Но Рыжиков не обращал на него внимания, ни один мускул не дрогнул на его лице. Хладнокровие Феди Рыжикова меня поразило. В конце концов Капустину надоело, он взял портфель и ушел.
На следующий день Капустин уже не скрипел.
Федя никогда на уроках руку не подымал, а когда его вызывали, то вставал со скучным лицо, смотрел в потолок, как будто ни о чем понятия не имел, а потом отвечал четко, без запинки, как по учебнику. Из-за этого однажды Капустин его стукнул. Рыжиков с ним драться не стал. Он только усмехнулся. Выдержка Феди Рыжикова меня поразила. Я сказала свое мнение Капустину.
— Да он философ! — заявил Капустин.
— Философ? — удивилась я.
— А ты думала! Тоже мне — волевой, хладнокровный! — передразнил меня Капустин. — Философ твой Рыжиков!
— Философы бывают старые и лысые, — сказала я.
— Скажешь тоже! — рассмеялся Капустин. — Философ тот, кто себе на уме, вроде Рыжикова.
Я решила поговорить с Рыжиковым и прямо спросить его обо всем.
Оказалось, что Федя Рыжиков жил в нашем районе, в доме, который совсем недавно заселили.
Мы вместе шли из школы. На улице стояла нулевая температура, падал мокрый снег. И это в январе! Все ожидали мороза градусов под пятьдесят, мама даже купила пуховую шаль. А морозов не было. Вчера пришла соседка Екатерина Григорьевна и сказала, что завтра будет совершенно невиданный мороз, все об этом говорят. А завтра, то есть сегодня, пошел мокрый снег. Екатерина Григорьевна потом извиняться приходила.
— У нас в Одессе зимой всегда такая погода, — сказал Федя Рыжиков. — Я морозы не люблю. Мне лето нравится. Температура воздуха плюс сорок, температура воды в море плюс двадцать пять! — вздохнул он как о чем-то несбыточном.
— А мне нравится, когда температура минус сорок, — сказала я. — Туман вокруг, ничего не видно. Можно столкнуться нос к носу и не узнать друг друга.
— Ну да-а! — недоверчиво протянул Федя.
— Ты замерзнешь с непривычки. Купи шапку с длинными ушами, — посоветовала я.
— Надо закалять волю и дух, — твердо сказал Рыжиков. — Никогда не буду носить шапку с длинными ушами!
Я с уважением посмотрела на Рыжикова. Сама я всегда ходила в шапке с длинными ушами, даже весной.
— Мой отец вообще ходит без шапки, — добавил Федя. — Взял и закалил себя. Сейчас чемпион по боксу.
Вот это да: у Рыжикова отец — чемпион! А я представляла, что он в очках, ходит с портфелем и в большой меховой шапке. Федя Рыжиков, когда вырастет, наверно, таким будет. Он станет читать лекции студентам, скучно поглядывая в зал. А вышло, что у Рыжикова отец боксер.
— Ты, Рыжиков, тоже чемпионом будешь? — спросила я.
Федя Рыжиков снисходительно улыбнулся:
— У меня другое предназначение.