И пусть, приказал Барон, секретари одновременно с раскладыванием книг и бумаг составляют для хозяина сопроводительные заметки с описанием, кто есть кто из авторов книг. Да пусть еще, если сумеют, расположат их в хронологическом порядке, чтобы Барон, если вдруг сам забудет, случайно не перепутал, кто был в Московии раньше — к примеру, Джером Горсей или Антоний Дженкинсон, Адам Олеарий или Николаас Витсен.
Конечно, секретарям самостоятельно с этой работой не справиться, подумал Барон. Главную работу придется делать ему самому. Прежде всего, никто иной как он должен указать, кто из старых и новых авторов ему нужен. Ведь секретари этого не знают, и нельзя требовать от них невозможного.
Пришлось сесть в кресло и приступить к обдумыванию.
Иосафат Барбаро
Кого первого призвать на совет? Начать хотелось бы с того западного путешественника, кто первым приехал в Москву. Но имя его терялось в далекой глубине времен, и главное, начать следует не с того путника, кто был первым гостем, а с того, кто первым интересно рассказал о своем путешествии.
Пусть это будет Иосафат Барбаро, подумал Барон. Он был выходцем из знатной венецианской семьи, человеком образованным и тонким. На его суждения можно было всецело полагаться. Барбаро был широко известен как удачливый купец, и на протяжении почти двадцати лет, с 1436 до 1452 года не раз бывал у русских по торговым делам. Значительную часть времени Барбаро проводил в городе Танаис на Азовском море в устье реки Танаис, которая позже стала называться Доном. Этот город был расположен так удачно, что стал крупным перевалочным пунктом на торговых путях с Востока на Запад, им в разные времена попеременно владели то генуэзцы, то Тамерлан, то турки; Танаис имел громадное значение для русских в их торговых и военных делах. Барбаро был не только купцом, но и искусным дипломатом. Барон знал, что на склоне лет он занимал сложный пост посла Венецианской республики при персидском дворе. Когда Барбаро писал свою книгу о путешествии в Персию, он был осторожен, касаясь вопросов политических отношений между Венецией и русским великим князем Василием II Васильевичем Темным, при дворе которого бывал. Об этом он писал нарочито лаконично и невнятно. Зато его рассказы о природе и климате Московии, и, что особенно важно, о характерах русских, необычайно ярки. Это он первым поведал европейцам, что мороз в Москве настолько силен, что замерзает река! Для венецианца, проводящего время в землях, омываемых теплыми морями, это было воистину диковинно. И это был Барбаро, кто написал:
«Великий князь московский Василий обратил москвитян к хорошей жизни, потому что издал запрещение изготовлять брагу и мед и употреблять цветы хмеля в чем бы то ни было».
Записки Барбаро о Венеции, Танаисе, Персии, Индии, Константинополе и Турции были напечатаны еще при его жизни и переизданы позже. Эту книгу достать несложно, если, конечно, как следует поискать.
Амброджо Контарини
Примерно в одно время с Барбаро, но на несколько лет позднее, при персидском дворе шаха Узун-Гассана появился другой знатный венецианец — Амброджо Контарини. Его миссия была также крайне сложна.
Он был послан своим государем через Польшу в Персию для того, чтобы способствовать созданию союза Персии, России и Польши против турок. На обратном пути из Персии, в 1476-1477 годах Контарини посетил Москву, где был принят сыном Василия II Темного, Иваном III. Контарини писал, что великий князь московский встретил его благосклонно. Записки Контарини были более пространны, чем записки Барбаро, и не отличались от них в той части, где речь шла о тонкостях дипломатических отношений между странами. Но путешествие свое Контарини описал очень подробно, и обратил свое внимание венецианца на те же особенности русской жизни:
«Страна эта отличается невероятными морозами, люди по девять месяцев в году не выходят из домов».
Барону, как и его секретарям, мороз, пронизывающий ледяной ветер с гор, снег не были в диковинку, хотя, конечно, их зима была короче русской.
Барон помнил, что, в отличие от Барбаро, Контарини называл всех без исключения русских пьяницами и заявлял: