Сэр Уинстон был уверен, что «законным выражением воли Греции не могут служить те или иные клики партизан, зачастую ничем не отличающиеся от бандитов, которые маскируются под спасителей родины».
Без этого образчика «уважительного и пристойного» обращения с населением трудно понять причины срыва заключенного Варкизского соглашения и т. н. «второго греческого сопротивления» 1949–1950 годов, потопленного в крови. Более 450 тысяч греков погибли, были вынуждены бежать из страны. Около 180 тысяч эмигрировали в СССР, Албанию, Болгарию…
Я привожу эти факты и цифры не для того, чтоб пристыдить, уязвить современных англичан и призвать их к покаянию перед греками. Или муссировать тему «моральной ответственности английского народа за темные страницы своей истории». Скорее показать, почему Армия Крайова или «лесные братья» в Прибалтике — это хорошие повстанцы, а левые антифашисты в Греции — бандиты. Но когда в сотый раз натыкаешься в западной прессе на осуждение (с позиций высокой морали) репрессий со стороны Советов в отношении балтийских коллаборационистов и их родственников, от подобных сопоставлений не удержаться.
Памятник — от слова «память», это символический узелок на памяти, метка истории. И когда люди бьются за восстановление, сооружение или демонтаж конкретного памятника, то идет война не просто памятников, идет борьба ценностей, этик, интерпретаций истории.
Мы наблюдали эту теснейшую взаимосвязь политики и памятникоборчества в период разрушения СССР. Сегодня эта борьба ведется уже против России: в странах бывшего СССР, в бывших странах народной демократии, да и в самой России.
Предлоги могут быть разными: установленные в памятных местах танки или пушки в честь взятия тем или иным соединениям города сносились в рамках борьбы с «пропагандой милитаристского духа», многочисленных Лениных низвергали по «эстетическим причинам», дескать, не представляет художественной ценности…
Искатели «исторической правды», например, в той же Польше, недавно вдруг озаботились, что памятники павшим солдатам Красной Армии не соответствуют историческим прототипам, идеализируют советских солдат.
«В действительности солдаты Сталина выглядели иначе. Это были голодные оборванцы — американских консервов хватало не всем. Их вовсю косили болезни, потому что антибиотики и перевязочные средства, которые западные союзники слали вместе с этими консервами, Сталин приказал жечь прямо в Мурманске.
Настоящие советские солдаты, которых немилосердно материли и колотили офицеры и расстреливали за любую провинность, шли на Берлин под дулами винтовок „заградотрядов“ НКВД. Когда их гнали в атаку, их собственная артиллерия создавала огневую завесу не перед наступающими, а у них за спиной», — пишет в статье «Настоящий памятник солдату» в газете «Жечь Посполита» некий польский автор Рафал Земкевич.
Напомню, что одновременно эти же люди, захлебываясь от морального пафоса, негодуют и обвиняют, вопрошая, например, почему летом 1944 года советские войска, или в нынешней терминологии «голодные оборванцы», не поспешили на помощь восстанию в Варшаве.
Сегодня внукам и детям этих солдат при чтении строк про «голодных оборванцев» очень трудно понять, зачем вообще нужно было класть более 600 тыс. жизней наших солдат, наших отцов и дедов для освобождения Польши.
С тезисом о «голодных оборванцах» даже спорить не хочется. Действительно, форма эсэсовцев, не в пример потным, рваным и грязным гимнастеркам красноармейцев, была намного эстетичнее и гламурнее, являя вершину дизайнерского мастерства от Hugo Boss.
Да и что тут скажешь? Наверное, стоило бы больше тратить времени на приведение в порядок формы: помыться, погладить, дождаться подвоза из тыла новеньких начищенных сапог и ваксы, одеколона опять-таки. А то ведь Европа все ж таки, неудобно. Дресс-код нужно соблюдать и фейс-контроль пройти. Прошло всего несколько десятков лет, а потомки освобожденных от Гитлера поляков именуют освободителей «голодными оборванцами». Тоже, надо думать, в припадке поиска «исторической правды».