«То, что Путин публично участвует в торжествах, посвященных основателю советской тайной полиции, официально возражает против признания на Украине актом геноцида массового голода, вызванного сталинской коллективизацией, и негативно относится к тому, что в Прибалтике и Польше чтят память жертв массовых убийств, совершенных советскими властями, говорит о его весьма „избирательном“ подходе к советскому прошлому», — замечает советник другого кандидата в американские президенты Збигнев Бжезинский.
Сравнительный анализ позиций этих разных советников вызывает ассоциации со сравнением вкусовых качеств редьки и хрена.
«Степень неприличия, которой при этом может достигнуть поведение России, будет зависеть от того, насколько жесткой реакции новый президент будет ожидать от других европейских лидеров, в том числе и от Брауна. Если Великобритания начнет колебаться в своем отношении к действиям России, то Москва, вероятнее всего, превратится для нас в еще более напористого и агрессивного партнера», — подсказывают доброхоты из «доброй старой Англии» линию поведения в отношении России. Точно такую же линию поведения, как в конце 30-х годов.
И отбросив всяческую дипломатию, современный польский автор, некто Вальдемар Лысяк, уверяет читателей в «Газете Польской», что «по одну сторону культура (латинская цивилизация), по другую — варварская деспотия, дикарство. Ныне эта граница проходит по Бугу».
Можно продолжать аналогичные цитаты недовольных самим фактом существования России авторов…
Нам эти цитаты важны для понимания причин интерпретации истории «неправильной» войны, которыми я иллюстрировал весь текст. «Неправильной» конфигурация Второй мировой войны получилась в силу ряда причин, включая личности Уинстона Черчилля и Франклина Делано Рузвельта, не пошедших тогда на сепаратный сговор с Гитлером или его преемниками. Но вероятность такого поворота событий была в некоторые моменты весьма высока. Были мощные силы, заинтересованные в изменении характера войны: в превращении ее в войну цивилизованного Запада против варварской коммунистической «жидобольшевистской» России — СССР. История, конечно же, не знает сослагательного наклонения. Но если б у власти оказался не Черчилль, а кто-нибудь вроде Невилля Чемберлена или Сэмюэля Хора? Не имели бы мы в 1940-х годах совместного похода против СССР европейской коалиции, в которой эсэсовцы маршировали б бок о бок с английскими «томми» и польскими «жолнежами»?
На протяжении всей войны, особенно в конце ее, эти силы прилагали массу усилий, чтобы изменить характер войны, переориентировать ее. «Фашистские заправилы предпринимают отчаянные попытки внести разлад в лагерь антигитлеровской коалиции и тем самым затянуть войну, — отмечал в феврале 1944 года Иосиф Сталин. — Гитлеровские дипломаты носятся из одной нейтральной страны в другую, стремятся завязать связи с прогитлеровскими элементами, намекая на возможность сепаратного мира то с нашим государством, то с нашими союзниками. Все эти уловки гитлеровцев обречены на провал…»
Есть немало оснований рассматривать поход Гитлера на Восток как общеевропейский поход покоренной Гитлером Европы на Россию, как это с полным на то основанием сделал в своих работах Вадим Кожинов.
Из существовавших к июню 1941 года двух десятков (если не считать «карликовых») европейских стран почти половина, девять стран — Испания, Италия, Дания, Норвегия, Венгрия, Румыния, Словакия (отделившаяся и в то время от Чехии), Финляндия, Хорватия (выделенная и тогда из Югославии) — совместно с Германией вступили в войну с СССР — Россией, послав на Восточный фронт свои вооруженные силы (правда, Дания и Испания в отличие от других перечисленных стран сделали это без официального объявления войны). Национальную принадлежность всех тех, кто погибал в сражениях на русском фронте, установить трудно или даже невозможно. Но вот состав военнослужащих, взятых в плен нашей армией в ходе войны: из общего количества 3 770 290 военнопленных основную массу составляли, конечно, германцы (немцы и австрийцы) — 2 546 242 человека; 766 901 человек принадлежали к другим объявившим нам войну нациям (венгры, румыны, итальянцы, финны и т. д.), но еще 464 147 военнопленных — то есть почти полмиллиона! — это французы, бельгийцы, чехи, поляки и представители других вроде бы не воевавших с нами европейских наций!
Во Франции, например, которую традиционно считают жертвой нацизма, воевало на стороне Германии 500 тыс. человек, а в Сопротивлении 200 тысяч. О роли коллаборационистов, которых сегодня пытаются записать в национальные герои, которым воздвигают памятники, уже было сказано.