Низкое качество командиров сам генерал объяснял последствиями репрессий 1937–1938 годов.
Эта версия на первый взгляд выглядит более логичной. Она объясняет панику неопытностью командиров (которая, в свою очередь, имеет свои причины), которые попросту не сумели справиться с вверенными им войсками. Но отчего запаниковали сами командиры? Кадровые военные, те, для кого защита Отечества является смыслом жизни, кто выбрал для себя нелегкую, но почетную профессию — Родину защищать? К тому же мы уже отмечали выше, что разные рода войск РККА оказались в разной степени подвержены панике. Уровень подготовки командиров был примерно одинаков, но танковые и механизированные части даже при безграмотном и некомпетентном руководстве проявляли в бою стойкость и мужество даже в безнадежных ситуациях, а пехотные дивизии бросали позиции и беспорядочно отступали.
Нет, и эта причина удовлетворить нас не может.
И все-таки, почему советские историки за почти полвека изучения Великой Отечественной войны не предложили нам адекватной версии? Ведь, несмотря на все недостатки и проблемы советской исторической науки, она все-таки осветила очень многие аспекты войны. Но к теме массовой паники 1941 года так и не подступилась. Почему? А ведь без ответа на этот вопрос мы не можем понять и другого — как советское руководство смогло справиться с феноменом массовой паники? Почему спешно сформированные из мобилизованных резервистов дивизии уже осенью 41-го года сумели остановить немцев, сорвав планы захвата Москвы и Ленинграда? Неужели советские командиры столь быстро обрели боевой опыт и умение работать с личным составом, а немцы утратили искусство внезапных ударов? Нет, мы знаем, что таких изменений не произошло. Но чтобы понять, как советское руководство сумело справиться с паникой, мы должны знать ее подлинные причины, а для этого нам необходимо углубиться в социальную историю Страны Советов. Почему именно в социальную? Потому что необходимо вспомнить древнюю аксиому военной науки — воюет не оружие, воюют люди. И если война — лишь продолжение политики другими средствами, то армия — лишь отражение общества, которое она призвана защищать. Поэтому ключ к загадке лежит в истории советского общества в 20–30-е годы XX века.
Мы не случайно использовали в названии этого подраздела строку из большевистского партийного гимна. Дело в том, что слово «мир» в старом русском языке, на котором говорили в Российской империи, означало не только мир, как состояние отсутствия войны, и не только мир как Вселенную, но и мир в значении «общество». В наше время только в церковном языке уцелело понятие «мирской» — т. е. нецерковный. Поэтому ныне строка из партийного гимна звучит просто апокалиптически, но в момент ее написания, а вернее, перевода на русский язык, она имела другой и совершенно конкретный смысл — речь шла об уничтожении старого общества и создании общества нового. Рассмотрим, как же большевики воплощали свои планы в жизнь.
В результате Гражданской войны страна понесла большие потери в численности населения: отделились целые области — Польша, Финляндия, Прибалтика, часть собственно русских земель была захвачена соседями (Западная Белоруссия, Бессарабия и т. д.), миллионы людей оказались на чужбине в результате эмиграции, миллионы — погибли от голода, сотни тысяч — стали жертвами революционного и контрреволюционного террора. В целом специалисты оценивают людские потери страны в результате революции и Гражданской войны в 10–15 млн человек, т. е. около 10 % от населения Российской империи на 1913 год.
Однако, как это ни неожиданно звучит, но значительных изменений в российском обществе не произошло. Изменилась социальная структура, на место прежней титулованной и служилой элиты пришел Аппарат, а высшее руководство оказалось в руках революционеров. Старая элита оказалась лишенной политических прав и собственности, но в этот момент вопрос об ее физическом уничтожении еще не стоял. Более того, с введением НЭПа значительная часть прежнего торгового сословия сумела вернуть себе собственность и возобновить занятия предпринимательской деятельностью. Сохранила свои посты значительная часть старых специалистов (других попросту не было), и не просто сохранила, но заставила новую власть с собой считаться. Крестьянство, избавившись от помещиков и став фактически монопольным собственником земли, сохранило привычный уклад жизни…
Власть большевистского руководства покоилась на компромиссе — общество признавало новую власть, а та, в свою очередь, старалась избегать резких социальных преобразований.