Начало Восточного похода летом 1941 года не принесло никаких изменений в идеологическом воспитании: дух победителей оставался высоким, что по-прежнему объяснялось хорошими воспитательными качествами войсковых командиров. Доклады с мест приносили новые доказательства неподверженности солдат вермахта советской пропаганде и агитации.
Неожиданные для командиров вопросы стали возникать в войсках после первых разочарований осенью 1941 года. Постепенно стало ясно, что в идеологическом воспитании были выбраны неверные акценты, принижающие возможности и боевые качества противника. Столкновение с культурой народов СССР, с советскими людьми, которых гитлеровская пропаганда называла неполноценными и недочеловеками («mindenwaertig», «Untermensch»), дали повод для раздумий в солдатской среде: «Мы не обойдемся более понятием „унтерменш“, с упрощениями такого рода мы не продвинемся дальше… так как русский, благодаря своему мировоззренческому образованию, давно уже каким-то образом добивается симпатии из-за нашего примитивного представления себя в качестве господина» (см. 34, с. 158).
Предыдущая система воспитания в вермахте оказалась не способной подобрать правильные ответы на новые мировоззренческие вопросы — командиры-политруки сами были озадачены происходящим. Поэтому наиболее простым объяснением событий для начала стали «русская загадка» и «русский сфинкс» (см. 34, с. 144) («генерал-мороз» появится позже), а самым частым рецептом осени 1941 года оказались призывы к терпению, подбор примеров стойкости и противодействия обстоятельствам из исторического прошлого.
Показателем кризиса стала отчаянная национал-социалистическая пропаганда, которая перекочевала вдруг на самый высокий уровень в рядах вермахта. Комиссары в генеральских погонах не имели убедительных аргументов и заговорили языком пропагандистов: «От России нас отделяет глубокая мировоззренческая и расовая пропасть…» (Кюхлер, см. 24, с. 146); «Война с Россией — это важный участок борьбы немецкого народа за существование. Это старый бой германцев против славян, защита европейской культуры от московито-азиатского нашествия…» (Гепнер, см. 24, с. 147). Но речи такого рода («звонкая пропаганда», «Schlagwortpropaganda») уже не вызывали отклика в солдатской душе. Во-первых, нацистская идеология и так уже была привита солдату. Во-вторых, она не давала ответа на новые «что делать?». Занятия зимнего семестра в школе политического просвещения велись старыми методами: небольшое изменение в плане лекций и полезные советы о том, как воевать в зимних условиях, — вот и все, что смогли предложить солдату комиссары и политруки зимой 1941/42 года (см. 32, а также справочники «Taschenbuch Winterkrieg»). Солдата же больше интересовало, «как победить», а не «как перезимовать». Да и, честно говоря, командиры исчерпали свои возможности в политическом воспитании. В период распутицы и холода хватало им и своих, командирских проблем.
Летом следующего, 1942 года военное командование с тревогой поняло, что грядущая зима 1942/43 года может стать переломной для мировоззрения немецкого солдата на Восточном фронте. Наиболее озабоченные командиры-комиссары стали по собственной инициативе анализировать состояние своих войск и пришли к выводу, что «войска размышляют гораздо больше, чем это можно предположить». Было отмечено, что солдата чаше всего занимают четыре основных вопроса: женщина (жена), профессия, партия и религия, а вовсе не расовая чистота или проблемы мирового масонства. Ответы на новые «что делать?» требовалось найти поскорее, но для этого были нужны знания и навыки, которых обычные войсковые командиры-политруки попросту не имели.
Из трудной ситуации был предложен следующий выход: в помощь перегруженным командирам учредить новую должность дивизионного офицера-воспитателя («Divisions-Betreungsoffizier»), передав ему вопросы идеологического воспитания и пропаганды в собственных войсках. Офицер-воспитатель должен сотрудничать с командиром дивизии (ну чем не связка «командир — комиссар»?!) и подчиняться офицеру-воспитателю вышестоящего армейского уровня («Armee-Betreungsoffizier») (предложение Лерснера, см. 4, с. 36).