Буря один раз вырвалась на сцену, когда камердинер зажигал свечи и командовал слугами. В этом именно мы увидели эпоху, рабство, гнет, тяжесть страдания, приниженность.
Хорошо играет, по-нашему, Лиза то, что она играет, но она играет не то. Гениальный актер, исполняющий роль Чацкого, играет с блеском, но для нас он слишком холоден, мы бы хотели видеть Чацкого погорячей. А может, он достаточно горяч? Может быть, все может быть.
Мне скажут, вы в своей рецензии дали глубокий социальный, экономический, эстетический, литературный, музыкальный, драматургический анализ пьесы, затронули и осветили игру актеров, но хорош ли спектакль? Вы ничего, в сущности, не сказали, никак не оценили работу театра. Ваша рецензия расплывчата и неконкретна. Может быть, все может быть.
А. С. Грибоедов отразил в своих произведениях борьбу разночинной интеллигенции с феодальным дворянством. Об этом говорят многочисленные источники (см. Большую, Малую и Литературную энциклопедии).
Вчера Н-ский театр показал премьеру комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», и зрители ее восторженно встретили. На путях реализма театр подвинулся далеко вперед. Он добился несомненных побед. Захватывает прежде всего интрига комедии. Ослепляет работа осветителей. Режиссер оказался на высоте. Особенно хороши актеры. Все они играют превосходно.
Юбиляру «ура»!
Исполнение актером А. роли Петрушки в Н-ском театре имеет большой общественно-политический и нравственно-философский смысл. Но этот образ следовало бы показать более смело и всеобъемлюще.
Еще Гегель говорил где-то, что слуга тоже имеет душу. В этом к нему присоединяются Гете, Лессинг и я.
Несколько слов, оброненных Фамусовым, открывают внутренний мир бессловесного героя-слуги. «Петрушка, вечно ты с обновкой», — говорит барин. Таким образом, мы имеем здесь дело с вечными категориями, с непрестанным стремлением человека к обновкам, к обновлению духа. Разодранный локоть Петрушки — это, если хотите, символ: расталкивая рваным локтем толпу Фамусовых и Чацких, он хочет выйти вперед, чтобы мы увидели богатство его духовной жизни, биение его большого сердца. Надо помнить, что этот Петрушка, который так и не начал читать календарь — ненавистную ему литературу господ, — резко отличается от того буфетчика Петруши, который не появляется на сцене. Буфетчик — тунеядец, бонвиван, обжора, соблазнитель служанок. Его этическому учению наш Петрушка — протестант, аскет и мудрец — противопоставляет свои глубокие нравственные идеи и молчаливый протест. Мы видим всю глубину его общечеловеческого страдания. По требованию своего мучителя Фамусова он должен не просто читать календарь, а читать его «с чувством, с толком, с расстановкой». Именно при Петрушке Фамусов говорит «пофилософствуй, ум вскружится». Петрушка не только угнетенный и обездоленный человек, ему насильственно прививаются чуждые чувства и сомнительные философские концепции.
Театр, режиссер, актеры да, пожалуй, и сам автор ничего этого не знали, но мы обязаны сказать эту истину, должны заявить, что спектакль стоит по ту сторону добра и зла и не будит в нас глубоких размышлений.
Перебирая ветхие, пожелтевшие листы архивных дел николаевских времен, мы находим в них ключи к пониманию того, что происходит на сцене Н-ского театра, поставившего «Горе от ума» А. С. Грибоедова.
В августе 1836 года император Николай ехал по проселочной дороге. По пути, у заштатного города Чембар, он сломал себе ключицу и прожил здесь три дня. Его сопровождал граф Бенкендорф и лейб-медик Арендт. Почесывая поясницу, царь сказал Бенкендорфу в присутствии флигель-адъютанта Львова и полковника Рауха:
— Напомни мне о Грибоедове.
Что хотел сказать этим царь, нам неизвестно. Но, несомненно, николаевская реакция никогда не забывала о Грибоедове. Для профана Чацкий — молодой, легкомысленный человек; для нас, историков, — продукт определенной эпохи.
Актер ничего не знает о той эпохе, которую он призван воскресить в живых образах. Он не знает о разговоре Николая с Бенкендорфом, не знает, в каких лосинах ходил Николай и как он чихал по утрам. А между тем в записях анонимного монашка Троице-Сергиевской лавры есть прямые указания по этому вопросу.
И так же, как трудно актерам понять всю сложность исторических событий, скрытых пылью веков, так и нам трудно разобраться в том, что происходит на сцене.
Однако уже сейчас хочется указать, что циферблат в гостиной Фамусова написан не теми цифрами. В прошлом веке цифры писались не так, а с завитками в левую сторону (см. «Трактат о цифронаписании российском» — митрополит Агафон, т. VIII, стр. 378, изд. Святейшего Синода, СПБ, 1821 г.). Поэтому статью придется закончить в следующем номере газеты.
Свифт не любил критиков. И правильно делал. Я, например, не буду, как другие, расшаркиваться перед юбиляром. Противно, когда П. Восторгов пишет, что театр передал дух. Где видит фантазер Восторгов этот «дух»? Мы не согласны с этой дикой оценкой.
Спектакль, конечно, заслуживает подробного разбора, но вспомним, что еще Белинский говорил об этой пьесе: «…в комедии нет целого, потому что нет идеи». Правда, впоследствии этот товарищ отмежевался и признал свои ошибки (см. «Петербургский сборник», 1846 г.). Мы не попадем впросак, подобно Белинскому.
Скажем прямо, комедия гениальна, но театр играет ее из рук вон плохо. Во-первых, нам скучно, во-вторых, актеры не понимают своих ролей.
На сцене холодно и сыро. Что-то бормочет Чацкий, что-то верещит Софья, а Лиза просто мешает следить за ходом действия. Невыносимо. Окажись у меня такая медлительная домработница, я бы ее давно выгнал. Но театр этого не понимает и назойливо подсовывает нам этот персонаж.
Фамусов в этом спектакле просто глупый старик из другой пьесы. Из-за недосмотра режиссуры он проявляет животные страсти, брюзжит, плохо читает стихи и вообще ведет себя отвратительно и гнусно.
Напрасно некоторые критики отмечают живописное Замоскворечье за окнами, цвета клюквы и аквамарина. Не восхищаться надо этой развесистой клюквой, а отдать художника под суд. Оформление спектакля безалаберное, музыка такая, что лучше бы ее совсем не было, а режиссура ничего не понимает в театре.
Хочется спросить у маститых юбиляров: куда идет театр? Скоро ли он оставит безнадежный тупик, в который попал на наших глазах?
Знаю, после этой статьи поднимется вой и визг. Пусть. Еще Свифт не любил критиков. И правильно делал.
ЧЕЛОВЕКА ОБИДЕЛИ
От женщины ушел муж. Супруги были еще совсем молоды, зелены, неосмотрительны, и вот однажды после первой же ссоры жена сгоряча написала заявление главе учреждения, где работал муж. В этом обличительном документе было 59 пунктов. И перечислялись все грехи молодого человека. Он толкнул ее якобы случайно, и она пролила чашку чая; юной милой соседке, волокита эдакий, сказал: «Эх, где мои двадцать лет назад!» (хоть ему было немногим больше двадцати); однажды он пришел домой в половине первого ночи и на вопрос, где был, сказал: «У одной знакомой!» и так далее. К счастью, глава учреждения обладал юмором, знанием людей и умением читать между строк. Он сказал: «То, что вы из глупой фанаберии можете наговорить на себя черт знает что, это я знаю. То, что у вашей жены нет юмора, мне ясно из ее письма. Я не могу понять одного: как можно жить с женщиной, способной сразу же, без малейшего серьезного основания, написать гнусный донос…»
Молодой человек задумался. В самом деле, каких только не бывает случайностей в жизни. Ведь можно засидеться допоздна и не с друзьями, как было в прошлый раз, а. за мирной беседой с женщиной; можно, выходя из дому, и милую соседку взять под руку, если на улице гололедица; можно в раздражении, неосторожно повернувшись, опрокинуть не только чашку чая, но и кастрюлю с борщом. И в этом случае будет жалко не только борщ, но и себя. Другой, лишенный человечности начальник немедленно поднимет этот борщ на принципиальную высоту, и пойди потом докажи, что опрокинул кастрюлю нечаянно, что со знакомой ты увлеченно разговаривал обо всем на свете, даже позабыв, что она женщина, а соседку взял под руку только потому, что дворник не посыпал песком тротуар перед домом. Супруг собрал вещи и ушел от жены.