Твой любящий двоюродный дед
Одо Коллинкорт.
Гринвейлский замок, 3 августа, anno Domini 1577.
Буквы подписи расплывались, и не только из-за колышущегося пламени трех свечей в серебряном подсвечнике. Время было к полуночи. Со слезами на глазах отложил Витус письмо, которое читал и перечитывал, на конторку возле смертного одра. Он был рад в эту минуту остаться наедине с покойным. Не потому, что стыдился своих слез, нет, а потому, что хотел вести молчаливую беседу с человеком, которого знал всего-то неполный год, но который стал ему близок как никто на свете. Он бережно взял руки усопшего и скрестил их на его груди.
— Все будет, как ты завещал, — прошептал он. — Наследство для меня не главное, ты это знаешь. Главное, чтобы все в Гринвейлском замке шло своим чередом, как и при тебе. И так оно и будет. Об этом я позабочусь с Божьей помощью. Обещаю тебе, что сделаю все мыслимое и немыслимое, чтобы отыскать Арлетту, по твоей и моей воле. Обещаю тебе пуститься в путь в самом ближайшем времени. Обещаю беречь себя. Ты знаешь, у меня верные друзья, которые мне помогут. Надежные друзья. Дорогие друзья. Потому что чем больше близких теряет человек, тем больше ценит тех, кто остается рядом.
Витус поцеловал покойного в обе щеки, молитвенно сложил руки и обратился к Господу. Когда молитва была закончена, он почувствовал себя укрепившимся духом. Положил последний крест, потом взял подсвечник, покинул опочивальню и поднялся по мраморной лестнице в большой трапезный зал, где его ожидали. Войдя, он поставил свечи на невысокий резной буфет с двустворчатыми дверцами, в котором хранилось столовое серебро. В тусклом свете немногих свечей огромный зал выглядел призрачным и зловещим. Впечатление усиливали тяжелые доспехи, расставленные по углам, на которых плясали огоньки колеблющегося пламени.
Витус молча занял отведенное ему место — место во главе большого стола. Не торопясь, он обвел взглядом присутствующих. Здесь собрались все. Доктор Бернс, который засвидетельствовал смерть старого лорда. Адвокатус Хорнстейпл из Уэртинга, ученый муж по части юриспруденции, исполненный важности и одновременно жеманного высокомерия. Кэтфилд, управляющий поместья, который был Витусу особенно предан. Хартфорд, с удрученным и озабоченным видом, равно как и толстая миссис Мелроуз, кухарка, прожившая в Гринвейлском замке десятилетия и столько же лет вызывавшая антипатию каждого его обитателя. Затем его друзья: Магистр, смущенно щурящийся через свои бериллы, и неунывающий карлик Энано, на время потерявший дар красноречия.
— Я благодарю всех, кто собрался здесь в эту минуту. — Витус снова обвел взором присутствующих. Никто не шелохнулся. Было так тихо, что он слышал шум собственной крови в ушах. — Это сердце, — помедлив, сказал он. — У него просто больше не было сил противостоять болезни. — По кругу прошелся скорбный вздох. — Полагаю, доктор Бернс, вы пришли к такому же заключению?
Бернс неуверенно кивнул. Он был старый человек, и минувший день с его суетой страшно его измотал. Уже через четверть часа, после того как Кит позвал его на помощь, он появился во дворце, но было слишком поздно. Лорд лежал бездыханный, с открытым ртом и обескровленными губами. Все симптомы говорили за то, что смерть наступила по причине остановки дыхания, но вследствие каких процессов, Бернс не мог взять в толк, тем более что испытывал непреодолимый страх перед необходимостью обследовать нагое тело, принадлежавшее представителю родовитой знати. Таким образом, он ограничился только тем, что констатировал смерть и закрыл покойному глаза. Двумя часами позже — Бернс все еще находился возле тела — в покои усопшего ворвался молодой хозяин, запыхавшийся и возбужденный донельзя, потому что Кит точно описал ему критическое состояние лорда. Он наткнулся на него с друзьями, едва проскакав двадцать миль от Гринвейлского замка. Бернс смог только высказать вновь прибывшим свои соболезнования. Ему было от души жаль, что больше ничего сделать он не мог…
— Верно, молодой господин, верно, это было сердце.
Витус продолжил:
— Я не буду говорить далее о результатах осмотра — это было бы не в духе моего деда. Кто его знал, знает и то, что он не любил распространяться о своей болезни. И никогда не жаловался. Более всего его сердце заботило благо Гринвейлского замка и всех его обитателей. Поэтому я желаю, чтобы и во дворце, и во всем поместье все шло и дальше так, как до этого часа.