Я принес рисунок в гостиную и рассмотрел при ярком свете. Молодая женщина, не красавица, но приметная. Главным образом глазами, которые притягивали к себе и не отпускали. Именно эти изумительные вдумчивые глаза необыкновенной глубины делали лицо запоминающимся, а какое-то сокровенное знание — грустным.
— Это работа Ханса, не сомневаюсь, — произнесла хозяйка. — Он хорошо рисовал. Часто делал эскизы, когда хотел что-нибудь как следует запомнить.
— Вы знаете, кто это? — спросил я.
— Вы хотите сказать, не из наших ли она знакомых? Нет. Я думаю, эта женщина из другой эпохи. Скорее всего Ханс нашел ее в какой-нибудь старой книге и срисовал.
— Кто же она?
— А вот это вам придется выяснить.
Вскоре я стал прощаться. Рисунок, разумеется, она мне взять не позволила. Я посмотрел на него в последний раз, сознавая, что ни на йоту не продвинулся к цели. Направляясь к мотоциклу, подумал, что все это немного похоже на историю моего дедушки.
Однажды в школе моему деду достался перевод с латинского. Текст был не сложный, отрывок из трактата одного римского историка, где перечислялось, какую дань получил некий римский военачальник от какого-то африканского правителя. Список даров, традиционный для того времени: золото, серебро, пряности, драгоценные камни, слоновая кость, мечи и… павлины. Вот это последнее слово заставило моего деда задержаться и задуматься. Он знал, что pavus переводится как павлин, но уже тогда, будучи довольно сведущим в орнитологии, также твердо знал, что никаких павлинов в Африке нет. Синие павлины водятся в Индии и зеленые — на острове Ява. Но не в Африке.
Странно, но дедушке не пришло почему-то в голову, что историк мог ошибиться или что-то напутал переписчик. Нет, мысль о возможности обитания павлинов в Африке застряла у него в голове. Он помнил об этих павлинах, когда стал аспирантом и работал в Центральной Америке, изучая пуэрто-риканского ночного ястреба, и два года спустя в Африке, выслеживая редкого рыбного филина. Он ни с кем не делился своими подозрениями, что где-то в Африке есть неведомые науке павлины, пока в 1913 году американец Джеймс Чапин не нашел в джунглях у реки Конго одно-единственное павлинье перо. Вот тогда-то у моего дедушки и возникла эта навязчивая идея.
До дома я добрался, когда уже начало темнеть. Опять шел дождь. В мое отсутствие мастер, которого я вызвал, забил досками дыру во входной двери, приведя ее в относительный порядок. В комнате Кати горел свет, в прихожей было тепло и уютно. Весь день я провел в разных библиотеках, и в моей сумке лежала стопка книг. Ее вес наполнял меня радостным предчувствием, когда я задвигал шторы в своей комнате.
Около семи часов в дверь постучали. Это была Катя. Она не вошла, лишь сунула в дверной проем голову и плечи и улыбнулась. Вчерашнее общение не прошло даром. У нас установились доверительные отношения.
— Решила вам показать, — произнесла она. — Вот, взяла в университетской библиотеке.
Это была биография Джозефа Банкса, в твердом переплете.
— Он симпатяга, этот ваш Джозеф Банкс, — сказала она. — Интересный человек. Мне вообще нравится разгадывать тайны.
Я приподнял книгу, которую сейчас читал, и улыбнулся. Тоже биография Банкса, но написанная другим автором.
— Давайте сядем и сравним факты?
Она улыбнулась в ответ.
— Сейчас мне некогда, а позднее обязательно сядем и сравним. С удовольствием. Мне не нравится, что ваш приятель Андерсон все разнюхает сам.
Через час с лишним снова пришлось отвлечься. В дверь позвонили. Пока я спускался, позвонили снова. И долго. Увидеть, кто там, возможности не было — вместо стекла там сейчас были доски, — так что я просто распахнул дверь. Передо мной стояла Габриэлла и улыбалась.
Банкс был восхищен своим открытием. Рисунки девушки его изумили. Он с юности привык делать эскизы всех образцов, какие собирал. Это стало частью профессии. Но его рисунки не шли ни в какое сравнение с тем, что он увидел в ее альбоме. И не только по художественным достоинствам — чистота линии, качество рисунка и прочее, — но и с научной точки зрения. Она была наблюдательнее и точнее в деталях. Каждый цветок и листик он видел как бы заново, словно когда-то познанный и забытый.
Благодаря ей дни Банкса перед отбытием из Ревсби были наполнены вспыхнувшей страстью к растениям. Даже самые знакомые пленяли своей необыкновенной красотой. Он уже знал, что, находясь за много тысяч миль отсюда, под тропическим небом, будет жить воспоминаниями о лесах, окружающих его дом. И эти воспоминания всегда останутся свежими.