Я опустил бокал, избегая взгляда Андерсона. Может, я отстал от жизни? Ведь, в конце концов, это чучело интересно лишь узким специалистам. Ничего особенного, просто редкая диковина…
— Все равно не понимаю. Если вы решили взяться за дело, несмотря на то что шансы на успех очень малы, значит, Стейст предложил вам за это хорошие деньги? Но разве это возможно, чтобы столько стоило чучело, пусть даже и редкой птицы?
Андерсон улыбнулся:
— Давайте не будем преувеличивать значение птицы. Да, это была бы забавная находка, и Тед Стейст заплатил бы за нее какие-то деньги. Но меня во всем этом интересует иное.
Он подал знак официанту снова наполнить бокалы.
— Что именно? — спросил я.
— О, у меня разнообразные интересы. В данный момент я сосредоточен главным образом на так называемом ботаническом искусстве. Живопись и графика, изображающие флору. Вы знакомы с тем, насколько было развито это направление в восемнадцатом веке?
— Весьма смутно.
— Сейчас в данной области намечается ажиотаж, особенно в Штатах. С этой птицей, мистер Фицджералд, у меня связаны большие надежды. Очевидно, через нее мне удастся найти по-настоящему ценные рисунки того времени. Модная редкость. Вот на этом можно хорошо заработать.
Андерсон говорил так, будто сама живопись его совершенно не волновала. Только деньги.
— Что с вами случилось, Андерсон? Ведь в свое время вы были первооткрывателем. Я видел по телевизору ваше интервью, когда вы нашли останки плезиозавра. У вас лицо светилось от счастья. Уверен, ни о каких деньгах в тот момент вы не думали.
Впервые за вечер на его лице мелькнуло раздражение, но, когда он заговорил, в тоне это не ощущалось.
— Каждый из нас делает выбор, мистер Фицджералд. Когда-то вы тоже были серьезным ученым.
Андерсон дотронулся до запястья Габриэллы. Это, конечно, тоже на меня подействовало, но еще до того, как его ладонь коснулась ее руки, я уже знал, что не стану ему помогать. На душе полегчало. Я встал. И решил быть искренним ради Габби.
— Послушайте, Андерсон, в моих записках нет ничего, что могло бы помочь вам или кому-либо еще. Да, пятнадцать лет назад вокруг моих изысканий возник некий миф, но поверьте, это все только бумажки, от которых мало пользы. Я не желаю зарабатывать деньги нечестным способом. Не уверен, что птица сохранилась, но даже если она каким-то чудом дотянула до нашего времени, разве можно позволить, чтобы ее уничтожили в лаборатории Стейста? Боюсь, мистер Андерсон, вы не осознаете ее истинной ценности.
Я кивнул Габби, развернулся и пошел, не оглядываясь. Миновало пятнадцать лет, но она по-прежнему на меня действует. В сознании вспыхнули образы прошлого: обшарпанная комната, смятая постель, вентилятор, разгоняющий жару, и доносящийся снизу ровный голос Габби. Но теперь она с Андерсоном. И я был рад, что ничем не могу им помочь.
На улице, за вращающимися дверями отеля «Мекленберг», дождь почти затих. Блестел асфальт, освещенный уличными фонарями. Автобусы еще ходили, но я решил пройтись и обдумать все, что происходило в баре, с самого начала. На полдороге к дому остановился у кафе, работающего допоздна. Сейчас оно пустовало в ожидании притока посетителей после закрытия пабов. Станут проходить мимо и заглянут. К двум часам ночи здесь будет тесно. Я забрался в угол. Вначале размышлял о Габби, как Андерсон удобно устроился рядом с ней, анализировал свои чувства. Дождь усилился, а мои мысли плавно перешли к исчезнувшей птице. Неужели это правда? Андерсон всерьез намерен искать птицу с острова Улиета? Уникальный экспонат, необъяснимым образом исчезнувший из богатейшей коллекции Джозефа Банкса. Вероятность того, что она до сих пор где-то сохранилась, содержит очень много нулей после запятой. Это было бы удивительное открытие, о котором я когда-то мечтал. Но разве оно возможно? Наверное, мне следовало над всем этим посмеяться, однако Андерсон не из тех, кто вызывает смех.
С этой мыслью я вышел из кафе под дождь. Вскоре добрался до дома и увидел, что взломана входная дверь. Сделать это несложно. Она сверху застеклена. Сейчас стекло было выбито, а в холле внизу, на лестнице, сидела Катя, рассматривая рассыпавшиеся осколки.
Взглянув впервые в ее лицо, он подумал, что особой красоты в ней нет.
Она соответствовала тому, как ее описывали обитатели Ревсби, — каштановые волосы, стройная фигура, правильные черты лица, но заурядные.
Он был слегка разочарован. Стоял, не решаясь выйти из прохлады в тени дубов на поляну. Туда, где сидела девушка, занималась рисованием. Он чувствовал, как пахнет согретая солнцем земля. Теперь девушку можно было как следует разглядеть: стройная, в белом муслине, с веснушками, сосредоточенно нахмурилась над своим рисованием. Прежде, когда она лишь мелькала за деревьями, он был заинтригован и всякий раз отправлялся в лес в надежде удовлетворить любопытство. Но сейчас, когда его лесная нимфа наконец обернулась загорелой на солнце девушкой, он колебался. И наверное, повернул бы обратно в тень, если бы она не посмотрела туда, где он стоял.