Книга вторая
Часть XXXIV
«Видя, что Менелай совсем пал духом, растравив душу воспоминаниями о возлюбленном, а Клиний утопает в слезах, думая о Харикле (своем любовнике), я решил рассеять их грусть и завел речь о любовных утехах. Левкиппы в тот момент с нами не было, она уже спала. Я, улыбаясь, начал так:
— Ничего не поделаешь, Клиний теперь одержит верх надо мной. Ведь он, по обыкновению, хочет выступить против женщин. Но, теперь, когда он нашел себе единомышленника, ему легче будет отстоять свою позицию. Никак не могу взять в толк, почему теперь так распространилась любовь к мальчикам.
— Но разве, — возразил мне Менелай, — эта любовь не превосходит во всех отношениях любовь к женщинам? Мальчики ведь в сравнении с женщинами безыскусственны, а красота их доставляет более острое наслаждение.
— Как более острое?! — воскликнул я. — Ведь красота эта, едва мелькнув, исчезает и не дает любящему возможности насладиться ею. Ее можно сравнить с питьем Тантала. Любовник только начинает наслаждаться красотой возлюбленного, как она уже исчезает, и приходится покинуть волшебный источник, не испив из него. Словно питье жаждущего Тантала. Покидая мальчика, любовник никогда не испытывает полного удовлетворения, он жаждет по–прежнему». Добавлю от себя: Тантал стоит по горло в воде и страшно хочет пить, но как только он наклоняет голову, чтобы глотнуть, уровень воды понижается. Сколько бы он не наклонялся, уровень воды всегда оказывается ниже его губ. Отсюда танталовы муки.
Часть XXXV
«От тебя, Клитофонт, — сказал Менелай, — укрылось самое главное в наслаждении. Влечет к себе то, что не насыщает. То, что постоянно в твоих руках, постепенно пресыщает и теряет свою сладость. Похищенное же всегда ново, и сознание того, что вот–вот оно ускользнет от тебя, вызывает еще больший расцвет страсти. В страхе потери таится нестареющее наслаждение, и чем оно быстротечнее, тем сильнее. Потому, что мне кажется, и роза – самое прекрасное из растений, что красота ее исчезает на глазах. Я полагаю, что двум видам красоты суждено жить среди людей, красоте небесной и красоте земной. Небесная по самой своей природе стремится как можно скорее улетучиться, освободившись от тяготящей ее смертной оболочки. Что касается земной красоты, то она более прочна и своей оболочки долго не покидает. В доказательство того, что красота небесная возносится на небо, я приведу тебе строки Гомера, послушай их:
Он–то богами и взят в небеса, виночерпием Зевсу,
Отрок прекрасный, дабы обитал среди сонма бессмертных.
Между тем ни одна женщина не удостоилась того, чтобы благодаря своей красоте стать небожительницей, а ведь Зевс дарил свою благосклонность и женщинам. Но уделом Алкмены стало горе и изгнание, Даная получила в дар ларец и море, Семела стала пищей огня. И только полюбив фригийского мальчика, Зевс даровал ему небо, чтобы отрок мог жить вместе с ним, разливая нектар; та же, что прежде исполняла обязанности виночерпия, своего места лишилась, — и, я думаю, потому, что она была женщиной.
Часть XXXVI
Именно не умирающая красота женщин представляется мне небесной, — перебил я Менелая, — она непреходяща и тем приближается к божественности, в то время как быстро гибнущее подражает природе смертных и является обычным. Да, Зевс полюбил фригийского мальчика и вознес его на небо, но из–за красоты женщин, случалось, Зевс сам покидал небо и спускался на землю. Он мычал из–за женщин, он плясал из–за них, превратясь в сатира, обращался ради них в золото. Пусть Ганимед разливает вино, ведь среди богов пьет и Гера, и мальчик ей прислуживает. Чувство жалости вызывает во мне его похищение, хищная птица набросилась на него, и унесла его на небо, уподобив повешенному, тем самым, подвергнув его оскорбительному насилию. Позорное зрелище являл собой висящий в когтях хищника мальчик. Семелу же увлек на небо огонь, а не какая–нибудь злая птица. И не следует тебе удивляться тому, что с помощью огня попадают на небо, — так ведь и Геракл стал небожителем. Если же ты насмехаешься над ларцом Данаи, то почему молчишь о Персее? Алкмене же достаточно и того подарка, что Зевс ради нее украл у солнца целых три дня. Но оставим мифы и поговорим о самой радости обладания. Должен признаться, что мой опыт в этом деле невелик, так как до сих пор я имел дело лишь с теми женщинами, которые продают утехи Афродиты за деньги».
О причинах и прелестях гомосексуализма герои романа рассуждают совершенно аналогично рассуждениям нашего сегодняшнего обывателя и даже ученого, но я по этому поводу поговорю отдельно в специальном месте. Главное же здесь то, что с какими понятиями люди живут, с такими же понятиями живут и их боги. А что же тут особенного, так и говорят их уста? Нормальная этика, какую же еще вам надо? Тут у Зевса также проглядывает не стопроцентный гомосексуализм, а как бы некоторое сексуальное разнообразие: и так хорошо, и эдак приятно. Но если вспомнить, кто есть Зевс на самом деле, то и удивляться нечего. Напомню: замужняя (Уран) богиня–мать Гея со своим сыном Кроносом наделали кучу детишек, среди которых были Зевс и Гера, тоже, понятно, боги. Зевс и Гера – родные брат и сестра поженились и родили Ареса, который впоследствии стал любовником Афродиты.
Теперь небольшая цитата из Апулея, из его романа «Метаморфозы, или Золотой осел»: «Сейчас же призывает она (Венера) сына своего крылатого (Эрота), крайне дерзкого мальчика, который, в злонравии своем общественным порядком пренебрегая, вооруженный стрелами и факелом, бегает ночью по чужим домам, расторгая везде супружества, и, безнаказанно совершая такие преступления, хорошего ничего решительно не делает. Его, от природной испорченности необузданного, возбуждает она (Венера) еще и словами, ведет в тот город и Психею – таково было имя девушки – воочию ему показывает, рассказывает всю историю о соревновании в красоте; вздыхая, дрожа от негодования, говорит она ему: «Заклинаю тебя узами материнства, нежными ранами стрел твоих, факела твоего сладкими ожогами, отомсти за свою родительницу».
Без комментариев, разве что отмечу специализацию мальчишки Эрота и в гомосексуальной любви и «расторжении супружеств». Наверное, богиням–матерям со скопцами–жрецами зачем–то надо было расторгать супружества. Не затем ли, что желающих оскопиться со временем стало меньше и приходилось охотиться за мужчинами, привлекая их оргиями?
Начну с «фригийского мальчика, полюбившегося Зевсу». Фригийский мальчик, разумеется, из Фригии, а Фригия это северо–запад нынешней Турции, малоазиатское побережье проливов Босфор и Дарданеллы и Мраморного моря и примыкающего к нему берега Эгейского моря, там, где жили сирийцы, греки и евреи. Но, Словарь античности уточняет, что населяли Фригию и фракийские племена, а Фракия это то же самое место, что и Фригия, только в Европе, а не в Азии. Короче, европейское побережье этих же проливов и Мраморного моря от Черного моря до Эгейского, а проливы те, особенно Босфор, не шире средней континентальной речки. Значит Фригия и Фракия – это почти одно и то же по звучанию, тем более что те и другие племена фактически перемешались. Может быть, читать начали впоследствии несколько иначе одни и те же буквы. Пусть дотошные историки разбираются, для меня же это одно и то же. С корнем «фриг» много слов связано. Начнем с Сенеки, не забыв о «фригийском мальчике Зевса». Он написал фразу: «Фригийские полумужи, беснующиеся по приказу» в своей книге «Нравственные письма к Луцилию». Примечание переводчика к этой фразе: «оскопленные жрецы великой матери богов (Кибелы), которые по звуку флейты начинали неистовствовать. Запомним про флейту, и перейдем к другим словам с корнем «фриг».
«Фригана» – плотно сцепленный своими колючками кустарник, часто в форме подушки, матраса, распространенный в Средиземноморье. Также называется «держидерево». То есть, это как бы естественные ложа в виде пружинного матраса, тут и там разбросанные. «Фригидность» БЭС «переводит» от «лат. – холодный, то же, что половая холодность». Французское слово «фривольный», близкое к корню «фриг», обозначает «не вполне пристойный, нескромный». «Фригийский колпак» БЭС «переводит» как «головной убор древних фригийцев», но видевшие этот «колпак» сказали бы несколько иначе, зная, что он скрывает лицо, а именно: «мешок на голову, чтобы не было видно лица». Сопоставив все эти сведения о корне «фриг», можно сделать вывод, что фригидность, это нежелание женщины улечься на матрас – фригану, а сама фригана – это нечто непристойное, поэтому и фригийский колпак не помешает. Но есть понятие и музыкальное — «фригийский лад», несколько отличный от натурального лада, имеющий четыре бемоля из семи канонических нот. Так, может быть, вообще Фригия произошла от «фриганы» и того, что на этой фригане делалось?