— А вы? — Вместо голоса из горла вырвался сип. Она напоминала себе натянутую струну: еще секунда — и струна может порваться от напряжения. Голова закружилась, к горлу подступил противный ком. «Только бы не упасть, — мелькнуло в голове, — а то получится, как в самой пошлой оперетте».
— А я… А я, Танечка, просто люблю тебя. Вот и все. Ты по-прежнему еще маленькая и глупенькая девочка. Вот вырастешь, и жизнь тебе покажет, — Канделаки попытался разрядить обстановку…
…Лето 1949 года. Сдав летнюю сессию, она — студентка Московского театрально-музыкального училища имени Глазунова — с подругой поехала в дом отдыха работников искусств, что находился недалеко от Туапсе. Она всегда любила танцевать и, что вполне естественно, вечерами с удовольствием ходила на танцы.
Это был ее последний вечер в доме отдыха. Завтра она уезжает в Москву. Кружась по залу в паре с молодым человеком, она вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Когда танцы закончились, она переоделась в простенький халатик, подвязала волосы ленточкой, надела очки и отправилась гладить платье, в котором завтра собиралась ехать. Сосредоточенно разглаживая оборочки, она тихонько напевала и не сразу заметила стоящего перед ней молодого человека.
— Вам утюг нужен?
— Д-да… То есть нет… Не то чтобы… — начал мямлить молодой человек. Он совсем смутился и выпалил: — Я совсем не умею гладить. А рубаха у меня.
— Несите, я поглажу, — предложила она и улыбнулась.
Увидев принесенную рубаху, она засмеялась:
— Ого, где же вы ее так?.. Будто корова жевала…
Пройдут годы, и, став женой Рудольфа Борецкого, она узнает, что первым ее заприметил на танцах известный в то время оператор Владимир Раппопорт, именно он и обратил внимание Борецкого на кружащуюся в танце девушку. «Глянь, какая королева танцует!» Уж кто-кто, а операторы в женской красоте толк знают. О чем, как выяснилось, Раппопорт и не преминул тут же сообщить своему другу. Но это все будет потом. А тогда…
Рубашка была выглажена, и Рудольф предложил погулять. Они бродили по берегу моря, рассказывали друг другу о себе, о родителях. И вдруг она поймала себя на мысли, что ее неудержимо влечет к этому обаятельному и эрудированному парню. Его, судя по всему, тоже. Смущаясь, он признался ей, что рубашку специально измял по дороге. А в ответ услышал: «Я догадалась».
Они и не заметили, как прошла ночь. Рассвет они встретили, сидя на парапете. И вдруг она произнесла: «Знаешь, мне без тебя будет грустно». Утром он проводил ее на вокзал, около поезда стояли молча. Он хотел было что-то сказать, но она прикрыла его рот ладонью: «Молчи, а то я расплачусь».
Во время стоянки поезда в Ростове она нашла на вокзале почтовое отделение и послала ему телеграмму: «Я поезде вск думаю о тебе вск не забывай Таня тчк». Вернувшись в Киев, он написал ей письмо. Она ответила. Роман в письмах продолжался полгода. Зимой он приехал в Москву знакомиться с ее родителями. В один из дней они пошли в Большой театр на спектакль «Бахчисарайский фонтан». Зарему танцевала пленительная Майя Плисецкая — восходящая звезда Большого театра.
Когда пришло время уезжать, они договорились, что на зимние студенческие каникулы теперь уже она приедет к нему в Киев.
А потом Борецкий пропал. Перестал отвечать на письма. «Ну что ж, видимо, не судьба», — решила она и с головой окунулась в учебу. А потом ей и вовсе стало не до любовных переживаний. На четвертом курсе института у нее пропал голос. Это случилось на экзамене по вокалу. Она пела «Вальс» Дмитрия Кабалевского. Раз сорвалась, другой, а потом вообще замолчала.
На помощь ей пришел Иосиф Михайлович Туманов. Он внимательно относился к своим студентам, а ее вообще считал одной из лучших — она была способной и трудолюбивой. Именно в тот год было принято решение закрыть училище, а на его базе создать отдельный факультет ГИТИСа — артистов театра музыкальной комедии, и он не мог допустить, чтобы ее отчислили. Туманов видел, что у этой застенчивой девчушки большое будущее. Ей от природы дано очень много великолепных сочетаний: талант, фактура, актерское мастерство, трудолюбие. Уж кто, как не он, знает о том, что есть много актеров, которые прекрасно поют, есть много актеров, которые хорошо играют, есть актеры, которые прекрасно танцуют. Но вот тех, кто все это в себе сочетает, — единицы. Девочка из их числа. А еще он знал то, что ей в данный момент знать было не нужно: она навсегда могла потерять голос, а ведь он у нее уникальный. Полетный — это такая редкость. Кто, как не Иосиф Михайлович, знал, что, если сейчас ничего не предпринять, для нее это станет трагедией на всю жизнь. «Девочку надо спасать», — услышали все, сидящие в зале. И, обратившись к педагогу по вокалу, профессору Доре Борисовне Белявской, Туманов произнес: «Дора Борисовна, вы должны ее забрать».
— Танечка! — Он нашел ее в самом укромном уголочке. Судя по ее плечам, девочка плакала. Развернул лицом к себе — так и есть: раскосые глаза были полны слез.
— Танечка! — повторил Иосиф Михайлович ласково. — Я вас отдаю в очень надежные руки. Дора Борисовна — волшебница. А вы, уж поверьте мне, старику, просто созданы для сцены. Этого нельзя говорить студентам, но вам говорю и именно потому, чтобы вы не наделали глупостей.
Она удивленно на него посмотрела.
— Под глупостью я подразумеваю ваше желание тотчас уйти из института. Ведь я прав? Вы испугались и теперь боитесь выйти на сцену. Вы и раньше ее боялись, я это знаю. А голос у вас уникальный. Пусть он не такой сильный, как у других студентов. Но запомните: если вы сейчас переборете свой страх, то вашим голосом в скором времени будут восхищаться все — от мала до велика. Его будет слышно в любом месте зрительного зала — он у вас полетный.
— Танечка! — К ним подошел Павел Михайлович Понтрягин, директор Глазуновки (чуть позже — заведующий кафедрой вокала в ГИТИСе). В то время он возглавлял ЦК РАБИС.
— У вас хорошая головка, вы можете пойти ко мне и будете у меня работать. Ну так как?
Она улыбнулась и вдруг произнесла:
— Работа в РАБИС подождет, будем заниматься!
И через некоторое время они уже слышали легкий стук каблучков любимой ученицы. Они переглянулись между собой — тактика, выбранная ими, правильная. Девочка спасена. А что касается голоса — профессор Белявская ведь и правда волшебница. Она вернет его студентке обязательно.
Первый раз придя на урок к Доре Борисовне, она не могла взять ни одной ноты. Дора Борисовна сделала вид, что ничего не случилось. Постепенно, шаг за шагом, благодаря своей уникальной методике она «настраивала» волшебный голос застенчивой девчушки, «вытягивала ее». Ученица была трудолюбивой и, самое главное, умной. Занималась аккуратно, слушалась ее во всем и… верила.
И уже через какое-то время она в свое удовольствие пела так ею любимые романсы, оперные арии, реже — опереточные.
С первого же урока у Доры Борисовны будущая актриса Театра оперетты усвоила три основных правила, которых придерживалась всю свою жизнь: не трепать голос, не петь ненужных партий и… до последнего дня заниматься с педагогом вокалом.
И еще одно правило — ее личное. Не менять педагога. С 1951 года она на протяжении многих лет занималась с Дорой Борисовной. Чуть позже, когда дочь Доры Борисовны — Марина Петровна Никольская, ныне профессор Театрального училища имени Щепкина, начала работать педагогом по вокалу, она занималась у них поочередно. День — с Дорой Борисовной, день — с Мариной Петровной.
Когда ушла из жизни Дора Борисовна, ее педагогом стала Марина. И она ни в какую не соглашалась заниматься у кого-то другого. «Ты знаешь с тобой всегда чудеса», — смеялась ученица.
А вот дома, с тех самых пор как начала серьезно заниматься пением, она петь перестала. Сколько раз папа удивлялся: «Танька! Раньше ты пела с утра до ночи, а как начала учиться — словно онемела!» Лишь изредка, только если собирается большая компания… А так, чтобы она солировала, такого уже, к сожалению, нет. Ей почему-то сразу становится неудобно, и она начинает стесняться. Вот парадокс ее натуры.