— И конечно же у тебя есть секреты, которые можно продать?
— Да, у меня есть что предложить этому парню: у меня появилось предположение, что тот тип, который знает, находится в стесненных обстоятельствах, потому что его зацепили на акциях каких-то авиалиний, и, если я свяжу его с Голдбергом, он может помочь ему выбраться из этой дыры. А с Голдбергом у меня все в порядке, потому что, понимаешь ли, он кузен старого Ливи, который был убит, ну ты знаешь, а все эти евреи, они же держатся вместе, как пиявки, и, я думаю, что это очень хорошо.
— А какое отношение к этому имеет старый Ливи? — спросил Уимзи, прокручивая в уме эпизоды полузабытого дела об убийстве.
— Ну, по правде говоря, — сказал достопочтенный Фредди, немного нервничая, — я... э-э... выкинул фортель, если можно так выразиться: Рейчел Ливи... э-э... она собирается стать миссис Фредди и тому подобное.
— Бог мой! — воскликнул Уимзи, звоня в колокольчик. — Самые искренние поздравления и пожелания и все такое прочее. Это уже долго длится, не так ли?
— Да, — сказал Фредди, — да, долго. Видишь ли, проблема заключается в том, что я христианин, был крещен и все такое, хотя я вовсе не примерный христианин — я всего лишь сижу в церкви на нашей семейной скамье и захожу туда только в Рождество и подобные праздники. Только их, кажется, больше смущает то, что я иноверец. А это такое дело, что его уже не исправишь. И, кроме того, еще сложности с детьми — если, конечно, они будут. Но я объяснил, что мне все равно, кем они их будут считать, и ты же знаешь, мне действительно все равно, тем более это будет только полезно для них — оказаться в одной компании с Ливи и Голдбергом, особенно если у мальчиков будут какие-нибудь способности по финансовой части. А еще я покорил старшую леди Ливи словами, что я служу почти семь лет, чтобы добиться Рахили. Довольно остроумно, ты не находишь?
— Еще два виски, Джеймс, — сказал лорд Питер. — Это было блестяще, Фредди. Как ты додумался?
— В церкви, случайно, — ответил Фредди, — на свадьбе Дианы Ригби. Невеста опоздала на пятьдесят минут, я искал, чем заняться, а кто-то оставил на скамье Библию, и я наткнулся на это место, о Старом Лаване — он был довольно-таки несговорчив, не правда ли? — и я сказал себе: «Надо это обыграть». Я так и сделал, и старая леди была этим необыкновенно тронута.
— Короче говоря, ты теперь устроен, — сказал Уимзи. — Что ж, выпьем за это. Я буду твоим шафером, Фредди, или все будет происходить в синагоге?
— В общем да, в синагоге. Мне пришлось на это согласиться, — признался Фредди, — но я думаю, что в этой церемонии друг жениха тоже принимает участие. Ты ведь постоишь возле меня, старина? Только не забудь, что шляпу снимать нельзя.
— Я запомню, — пообещал Уимзи, — а Бантер объяснит мне процедуру. Он должен ее знать. Он все знает. Но, Фредди, ты ведь не забудешь об этом маленьком расследовании?
— Не забуду, дружище, честное слово. Я сразу же тебе сообщу, как только сам что-нибудь разузнаю. Но я почти уверен — там что-то было.
Уимзи нашел в этом некоторое утешение. Во всяком случае, он настолько пришел в себя, что вновь стал душой довольно сдержанного веселья в доме у герцога Денверского. Герцогиня Хелен даже довольно едко заметила герцогу Денверскому, что Питер уже стар, чтобы изображать шута, и ему пора бы воспринимать вещи серьезнее и немного остепениться.
— О, я не знаю, — сказал герцог. — Питер таинственный парень, никогда не угадаешь, о чем он думает. Он меня вытащил однажды из сложного положения, и я не собираюсь вмешиваться в его жизнь. Оставь его в покое, Хелен.
Леди Мэри Уимзи, которая прибыла поздно вечером в канун Рождества, смотрела на вещи немного по-другому. Она вошла в спальню своего младшего брата в два часа ночи, когда уже наступил второй день Рождества. Позади были обед и танцы и весьма утомительные шарады. Уимзи задумчиво сидел у огня, кутаясь в халат.
— Послушай, Питер, — сказала леди Мэри. — Мне кажется, ты немного возбужден. Что-то случилось?
— Слишком много сливового пудинга, — ответил Уимзи. — И слишком много времени я уже провел за городом. Я настоящий мученик — вот кто я такой, — сжигающий себя в бренди, чтобы организовать семейный праздник.
— Да, это ужасно, правда? Но как у тебя идут дела? Я не видела тебя целую вечность.
— Да. А ты, кажется, совершенно поглощена своей декораторской деятельностью.
— Но надо же что-то делать. Меня просто тошнит от безделья, ты знаешь.
— Да, послушай, Мэри, ты давно виделась со стариной Паркером?
Леди Мэри не отрываясь смотрела на огонь.
— Я обедала с ним пару раз, когда была в городе.
— Правда? Он очень приличный малый, надежный, домовитый. Конечно, с ним не очень весело.
— Немного слишком серьезный.
— Ты правильно сказала — серьезный. — Уимзи зажег сигарету. — Мне было бы очень неприятно, если бы что-то его расстроило. Ему было бы очень тяжело. Я хочу сказать, что нечестно было бы в конце концов просто посмеяться над его чувствами или что-то в этом роде.
Мэри рассмеялась:
— Беспокоишься, Питер?
— Н-нет. Но я хотел бы, чтобы с ним вели честную игру.
— Ну, Питер, я ведь не могу ответить «да» или «нет» раньше, чем меня об этом спросят, правда?
— Не можешь?
— Ну, не ему. Это опрокинет все его представления о приличиях, тебе не кажется?
— Думаю, что да. Боюсь, его представления о приличиях и не позволяют ему задать тебе этот вопрос. Он таков, что, только вообразив, как некий дворецкий объявляет: «Главный детектив-инспектор и леди Мэри Паркер», готов хлопнуться в обморок.
— В таком случае это безвыходное положение, не так ли?
— Ты могла бы прекратить обедать с ним.
— Я могла бы, конечно.
— И сам факт, что ты не делаешь этого... Будет ли какая-нибудь польза, если я в истинно викторианском духе попытаюсь узнать что-либо о его намерениях?
— Откуда это внезапное желание сбросить со своих плеч заботу о ближнем, старина? Питер, с тобой все в порядке? Тебя никто не обидел?
— Нет-нет. Я скорее чувствую себя великодушным дядюшкой, вот и все. Старость, должно быть. И страстное желание быть полезным. Оно охватывает даже лучших из нас, когда цветущие годы остаются позади.
Мэри молчала, по-прежнему глядя на огонь.
— Как тебе нравится эта пижама? Довольно милая, правда? Это — моя модель. Боюсь, главный инспектор Паркер предпочитает старомодные ночные сорочки, как доктор Спунер, или как там его звали.
— Тебе будет тяжело расстаться с пижамой, — сказал Уимзи.
— Ничего. Я буду храброй и преданной. Здесь и сейчас я расстаюсь со своей пижамой навсегда.
— Нет-нет, — сказал Уимзи. — Не здесь и не сейчас. Пощади мои братские чувства. Очень хорошо. Значит, я скажу своему другу Чарльзу Паркеру, что, если он справится со своей природной скромностью и сделает тебе предложение, ты откажешься от своей пижамы и скажешь «да».
— Это будет большой удар для Хелен, Питер.
— К черту Хелен. Надеюсь — с робостью, — это будет еще не самый большой удар, который ее ожидает.
— Питер, ты задумываешь что-то дьявольское. Ну ладно. Если ты хочешь, чтобы я первая нанесла ей удар, я это сделаю.
— Вот и отлично! — небрежно сказал Уимзи.
Леди Мэри обняла его и подарила ему один из редких сестринских поцелуев.
— Ты славный старый балбес, — сказала она, — и выглядишь измотанным. Ложись спать.
— Иди к черту, — дружелюбно ответил лорд Питер.
Глава 13
Мисс Мерчисон чувствовала некоторое волнение в своем деловом упорядоченном сердце, когда звонила в дверь квартиры лорда Питера. Причиной этого волнения не были ни его титул, ни богатство, ни его холостяцкая жизнь — мисс Мерчисон за многие годы работы в офисе привыкла наносить деловые визиты холостякам, не придавая этому никакого значения. Но записка Уимзи весьма взволновала ее.