— Может быть, это просто не пришло ему в голову. Или, возможно, есть еще какие-нибудь родственники. Он говорил о каком-то дяде в Австралии.
— Правда? Итак, он не уничтожил завещание. В 1925 году миссис Рейберн впала в старческое слабоумие, была парализована и, таким образом, потеряла возможность контролировать свое финансовое положение или составить другое завещание.
Приблизительно в это же время, как мы узнали от мистера Арбатнота, мистер Эркварт вступил на опасный путь финансовых спекуляций. Он допустил ряд ошибок, потерял деньги, пустился в еще более рискованные спекуляции, чтобы покрыть убытки, и в конце концов оказался глубоко втянутым в катастрофическое банкротство «Мегатериум траст». Он конечно же потерял больше денег, чем мог себе позволить. Сейчас мы из открытия, сделанного мисс Мерчисон, — которое, надо заметить, я не должен официально принимать во внимание, — видим, что он постоянно злоупотреблял своим положением опекуна и использовал деньги миссис Рейберн для своих личных спекуляций. Он выставил ее имущество в качестве залога для получения займов и раздобытые таким образом деньги вложил в «Мегатериум траст» и другие сомнительные предприятия.
Пока миссис Рейберн была жива, он находился в относительной безопасности, так как должен был лишь выплачивать ей определенную сумму для покрытия расходов на содержание дома и ведение хозяйства. В качестве ее доверенного лица он оплачивал все счета и платил слугам жалованье. До тех пор пока он выполнял эти обязанности, никто не имел права спрашивать у него, что он сделал с основным капиталом. Но как только миссис Рейберн умрет, ему будет необходимо отчитаться перед другим наследником, Филипом Бойзом, за капитал, который он присвоил.
Итак, в 1929 году, приблизительно в то же время, когда Филип Бойз и мисс Вейн поссорились и разошлись, у миссис Рейберн был серьезный приступ, и она едва не умерла. Опасность миновала, но могла возобновиться в любой момент. Почти сразу же после этого Эркварт завязывает дружбу с Филипом Бойзом и приглашает его поселиться в своем доме. За время, пока тот живет в доме Эркварта, у него случаются три приступа, которые доктор приписывает гастриту, но которые по своим проявлениям сходны с симптомами отравления мышьяком. В июне 1929 года Филип Бойз уезжает в Уэльс, и его здоровье улучшается.
За время отсутствия Филипа Бойза у миссис Рейберн случается еще один сильный приступ, и Эркварт спешит в Уиндль, возможно намереваясь уничтожить завещание, если произойдет самое худшее. Но приступ минует, и он возвращается домой вовремя, чтобы встретить Бойза по его возвращении из Уэльса. В этот же вечер у Бойза случается приступ болезни, по симптомам схожий с теми, что были весной, но гораздо более сильный. Через три дня он умирает.
Сейчас Эркварт в полной безопасности. Как наследник оставшейся части имущества, после смерти миссис Рейберн он получит все деньги, завещанные Филипу Бойзу. То есть фактически он не получит их, потому что он их уже присвоил и растратил, но отчитываться о них ему уже не понадобится, и его мошеннические действия останутся в тайне.
Таким образом, свидетельства относительно мотива преступления представляются гораздо более убедительными, чем те, которые были выдвинуты против мисс Вейн.
Но здесь возникает проблема, Уимзи. Где и как яд попал в организм Филипа Бойза? Мы знаем, что у мисс Вейн был мышьяк и что она могла легко и без свидетелей его отравить. А единственная у Эркварта возможность сделать это была за обедом, но если в этом деле и есть что-то неоспоримое — так это то, что Филип Бойз был отравлен не за обедом. Все, что он пил или ел, также пили или ели Эркварт и прислуга, за единственным исключением бургундского, которое было сохранено, подвергнуто анализу и признано безвредным.
— Я знаю, — сказал Уимзи, — но это-то как раз и подозрительно. Вы когда-нибудь слышали, чтобы еда сопровождалась такими предосторожностями? Это неестественно, Чарли. Тут вам и шерри, налитое из только что распечатанной бутылки; тут и суп, и рыба, и тушеная курица — блюда, где совершенно невозможно отравить одну порцию, без того чтобы не отравить все остальное; омлет, как нарочно, приготовленный за столом руками самой жертвы; вино, запечатанное и подписанное; все остатки доедаются на кухне — можно подумать, что он сделал все возможное и невозможное, чтобы соорудить обед, против которого не может возникнуть никаких подозрений; и вино — как последний штрих всего этого неправдоподобия.
Представьте себе: самое начало болезни, все уверены, что это очередной приступ гастрита, а любящий кузен вдруг приходит к мысли, что это — отравление. Почему он в таком случае не сказал об этом врачам? Почему не поднял всех на ноги? Почему не добился срочных анализов выделений больного? Почему он решил, что его могут заподозрить? Почему вообще — вместо всего этого — он решил защищать от обвинения себя, если был невиновен?! Вести себя так мог только виновный. А потом — это дело с медсестрой.
— Совершенно верно. У медсестры возникли подозрения.
— Я не думаю, что он знал о них. Я говорю о том, что вы рассказали нам сегодня. Полиция снова допросила медсестру, мисс Уильямс, и она рассказала им, что Норман Эркварт предпринимал все возможные меры, чтобы никогда не оставаться наедине с пациентом и никогда не давать ему еду или лекарство даже в присутствии медсестры. Разве это не говорит о нечистой совести?
— Вы не найдете ни одного юриста или присяжного, который поверил бы в это, Питер.
— Да, но послушайте, разве это не кажется вам странным? Послушайте, мисс Мерчисон, однажды медсестра была чем-то занята в комнате, а лекарство, уже готовое, стояло на каминной полке. Она было стала извиняться, а Бойз говорит: «О, не беспокойтесь, сестра. Норман может подать мне мой допинг». Вы думаете, Норман отвечает: «Конечно, старина!» — как сказали бы вы или я? Нет! Он говорит: «Я могу что-то сделать не так. Лучше я предоставлю это сестре». По-моему, это довольно неубедительно, так ведь?
— Множество людей не умеют ухаживать за тяжелобольными, — сказала мисс Мерчисон.
— Да, но большинство людей в состоянии налить лекарство из бутылочки в стакан. Тогда Бойз не был на грани смерти — он говорил вполне сознательно и тому подобное. Я утверждаю, что Эркварт тщательно себя ограждал.
— Возможно, — сказал Паркер, — но в конце концов, старина, когда же он отравил Бойза?
— А может быть, совсем не за обедом, — предположила мисс Мерчисон, — принятые предосторожности весьма очевидны. Возможно, они были направлены на то, чтобы сконцентрировать внимание на обеде и заставить забыть о других возможностях. Не пил ли он виски, когда приехал, или перед тем, как ушел, или не виски, а что-нибудь другое?
— Нет. Бантер ухаживал за Ханной Уэстлок и даже с трудом избежал обещания жениться. И вот что она ему рассказала: когда Бойз приехал и она открыла ему дверь, он тут же поднялся к себе в комнату. Эркварта в этот момент дома не было, он пришел только за четверть часа до обеда, и впервые мужчины встретились в библиотеке за знаменитым стаканом шерри. Двери между библиотекой и столовой были открыты, и Ханна все время сновала туда-сюда, накрывая на стол, и она уверена, что Бойз пил только шерри, и ничего, кроме шерри.