Чантел пыталась успокоить меня. Когда она приходила из апартаментов капитана, то звала меня к себе. Эдвард с Джонни оставались под присмотром миссис Блэйки, но в эти минуты я сильно волновалась. Мне казалось, что я обязана беспрестанно следить за ним, и, хотя миссис Блэйки была очень добросовестной, мне не хотелось терять его из виду. С другой стороны, я боялась показать свой страх и передать его ему.
– Не так уж она больна, как пытается показать, – сообщила мне Чантел. – Подобные приступы приводят в ужас зрителей, они ужасны и для больных. Можно задохнуться до смерти. Но примерно через день ей станет лучше.
– Надеюсь.
– Бедная моя Анна, – засмеялась она. – Признайся, представить тебя в роли femme fatale[2] просто смешно. Правда, капитан, как говорит Эдит, «чуточку без ума от тебя».
– Чантел!
– Правда-правда. Он так на тебя смотрит, когда разговаривает с тобой. Да и ты тоже, дорогая моя. Ну ты-то, конечно, придумала его давным-давно. Ты – романтик, Анна. Знаешь, а ведь Дик Каллум тоже влюблен в тебя.
– Он хорошо ко мне относится.
– Но ты, естественно, предпочитаешь романтического капитана. Он, правда, не свободен, но может стать свободным в один прекрасный день. Она может умереть во время приступа, плюс больные легкие.
– Чантел, замолчи.
– Не думала я, что ты, Анна, относишься к людям, боящимся правды.
– Я… так… расстроена.
Ее лицо внезапно приняло озорной вид.
– Ты жалеешь, что согласилась? Думаешь, что лучше бы ты пошла работать к торговцу антиквариатом за мизерную плату? Все равно ты никогда не нашла бы его… или ее. Это судьба. То, что я попала в «Дом Королевы», потом в замок, забрала тебя. Судьба… и небольшая помощь медсестры Ломан.
– Я не говорила, что жалею, согласившись на это.
– «Час, полный жизни, Стоит века вне…» чего-то там. Не помню, Вордсворт знает.
– Приписывается Скотту; безусловно, Вордсворт написал эти стихи, но ведь это не имеет значения, правда?
– Тебе лучше знать. Смысл один и тот же. Лучше я проживу короткий яркий час (ты тоже), чем жить тусклой, скучной жизнью без опасностей и без радостей.
– Как сказать.
– По крайней мере, я дала тебе пищу для размышлений, чтобы ты смогла забыть эту свинью мисс Рандл. Но не волнуйся. Через несколько дней жена капитана снова будет на ногах. При первой возможности я переведу ее сюда обратно, чтобы ухаживать за ней, и бедный капитан сможет отдохнуть. Не сомневаюсь, она доставляет ему кучу хлопот. Но в плавании одна драматическая ситуация тут же забывается при появлении другой. Видишь, все уже пришли в себя после случая с Эдвардом-Джонни. О них почти и не вспоминают.
Ей снова удалось успокоить меня. Я сказала в порыве:
– Что бы ни случилось, Чантел, я надеюсь, что мы всегда будем вместе.
– Я все устрою, – уверила она меня. – Может вмешаться судьба, но положись на меня.
Чантел оказалась права. Через несколько дней Моник чувствовала себя так же прекрасно, как когда только ступила на борт. Она вернулась к себе в каюту рядом с Чантел, и все перестали обсуждать ее неминуемую смерть.
Иногда она выходила посидеть на палубе. Чантел приводила ее туда и сидела вместе с ней. Временами с ними сидел и Эдвард, которого то ласкали, то забывали, смотря по настроению. Он относился к этому философски.
Меня она игнорировала, хотя порой я ловила на себе взгляд ее красивых темных глаз, которые, как мне казалось, смотрели на меня задумчиво. Я гадала, собирается ли она меня уволить, когда мы приедем на ее остров. Я поделилась своими сомнениями с Чантел, но она ответила, что не в этом дело. Это мы должны решать, возвращаться ли нам или оставаться. Разве не так сказала леди Кредитон? Эдвард слишком нуждается во мне, чтобы Моник захотела от меня избавиться, а Моник не держит долго зла. Она закатывает сцены, потому что ей нравится это, поэтому она особенно благодарна тем, кто дает ей эту возможность, а я, так как капитан испытывает ко мне склонность, попадаю в эту категорию.
Но дело оказалось именно в том. Однажды Моник попросила меня присесть рядом с ней и сказала:
– Надеюсь, вы не принимаете капитана всерьез. Видите ли, он очень любит женщин. Он внимателен ко всем женщинам.
Не зная, что ответить, я запинаясь произнесла, что произошло недоразумение.
– Подобный случай произошел, когда мы ехали в Англию. На корабле плыла девушка, совсем как вы. Такая спокойная… забыла слово… скромная. Ему такие нравятся. Он любит проявлять доброту к тем, кто особо ценит его внимание.
– Не сомневаюсь, – чуть резко ответила я, – что мы все очень благодарны ему, в большей степени потому, что не привыкли к подобному вниманию.
Она рассмеялась. Позже Чантел сообщила мне, что она сказала, что я ей понравилась. Ее насмешила моя необычная манера разговаривать. Она понимает, почему в этом плавании капитан избрал меня в качестве предмета своего внимания.
– Понимаешь, – добавила Чантел, – ты не показала, что сплетни тревожат тебя. Моник не похожа на приличных английских дам. Я подозреваю, что островные нравы крайне отличаются от манеры поведения в викторианских салонах. Она приходит в ярость, потому что страстно влюблена в капитана, и его безразличие доводит ее порой до исступления. Но ей нравится, когда другие восхищаются им.
– У меня это вызывает недоумение.
– Просто ты любишь воспринимать все слишком серьезно.
– К серьезным проблемам и следует относиться серьезно.
– В этом я не уверена.
– Чантел, осталось немного времени. Все так неожиданно изменилось. Появилась какая-то атмосфера… обреченности. По-моему, с того вечера, как усыпили Эдварда.
– Обреченности? – воскликнула она.
– Понимаешь, я никак не могу об этом забыть. Я не могу избавиться от мысли, что кто-то пытался убить его.
– Этому должно быть иное объяснение.
– Капитан считает, что он взял у матери снотворное, приняв его за конфеты.
– Похоже, что так. Он – любознательный молодой человек, вечно все исследует. «Что это? А это?» А мамочкина комната для него настоящая пещера Алладина.
– Предположим, они с Джонни вышли на палубу, может, чтобы взглянуть на танцы, а он заснул, и Джонни придумал Галли-Галли…
– Ну, конечно, это все прекрасно объясняет. Если поразмыслить, это единственное подходящее объяснение.
– Хотела бы я быть такой уверенной.
– А я совершенно уверена. То же мне обреченность. Удивляюсь я тебе, Анна. Такая практичная, такая разумная!
– Все равно буду следить за мальчиком каждую минуту, пока он на моем попечении. На ночь буду закрываться.
– А где он сейчас?
– С Джонни, за ним смотрит миссис Блэйки. Она тоже чувствует себя виноватой, ведь Джонни не разрешили выходить. Теперь по вечерам мы запираем каюты на ключ, когда они ложатся спать.
– Таким образом, ночные похождения прекратятся. Ничего, скоро мы попрощаемся и с Джонни, и с его матерью, и с его тетей.
Я быстро взглянула на нее. И с Рексом тоже. Интересует ли он ее по-настоящему? Иногда мне казалось, что она что-то скрывает от меня.
Как она может так равнодушно относиться к тому, что потеряет его, когда мы прибудем в Сидней? Возможно, его будут встречать Деррингамы, потом дела и общественная деятельность затянут его в водоворот. Бедная Чантел, ее положение было столь же безнадежным, как и мое. Если Рекс пойдет против своей матери, если он сделает Чантел предложение, они будут счастливыми. Он был свободен.