В другой статье Стэнли нападал на Изабель, обвиняя ее в нетактичности и чрезмерной прямолинейности. «А вот тут он, пожалуй, прав», — невольно подумал Бёртон, и ему стало неприятно, что эти черты характера Изабель Стэнли заметил давно и пользовался ими в своих интересах.
Появилась миссис Энджелл с большим куском пирога.
— Надеюсь, мистер Оскар, ваш взыскательный вкус будет удовлетворен! — с легкой издевкой сказала она.
— О! У меня самые скромные вкусы, миссис Энджелл. Я всегда люблю самое лучшее!
Бёртон взъерошил ему волосы.
— Ладно, иди, Язва. Жду новостей — и получишь еще кусок.
Оскар собрал газеты и выбежал на улицу.
Когда они остались одни, Бёртон спросил миссис Энджелл:
— Вы слышали новости?
— Да, сэр. Пусть поможет ему Бог! А вы, наверно, ужасно потрясены?
— Он ненавидел меня.
— Сэр, его просто ввели в заблуждение.
— Нет, не совсем так. Репортеры уже стучали к нам?
— Бог миловал, сэр. Они, видно, думают, что вы еще в Бате.
— Вот и хорошо. Если позвонят, плесните на них помои из ведра. И, пожалуйста, никого не впускайте, миссис Энджелл. Я не хочу никого видеть.
— Конечно, конечно. Хотите что-нибудь поесть?
Бёртон пошел по лестнице к себе:
— Да, пожалуйста. И полный кофейник.
— Хорошо, сэр.
Пожилая дама с тревогой глядела на него, пока он не исчез в своей комнате, которую называл кабинетом. Она слишком хорошо знала Бёртона и догадывалась, какие чувства сейчас владели им.
— Кофе, еще чего! — ворчала она, спускаясь на кухню. — Бутылка бренди до вечера, никак не меньше.
Бёртон сидел в старом кресле, положив ноги на каминную решетку. В одной руке он держал стакан с бренди, в другой письмо, пришедшее с Даунинг-стрит, в котором было написано: «Сразу по возвращении в Лондон немедленно свяжитесь с канцелярией премьер-министра».
Он отхлебнул бренди и почувствовал, как по животу побежал огонь. Он очень устал, но не мог заснуть — тяжелый груз депрессии гнал сон прочь.
Чуть откинув голову и смежив веки, он стал вслушиваться в тишину. Этому трюку суфиев он научился по дороге в Мекку. Слух обостряет ум, часто поднимая из глубин сознания неожиданные идеи и озарения.
Он услышал, как слегка потрескивают полки с книгами — видимо, дерево реагировало на изменчивую температуру раннего вечера. Других звуков в кабинете не было, кроме его собственного дыхания и тиканья часов на каминной полке. Однако из двух больших окон доносилась приглушенная какофония столицы: топот ног по мостовой, пыхтение паросипедов, крик уличных торговцев, стук паромоторов винтостульев, пролетавших над домом, собачий лай, детский плач, урчание и шипение паролошадей, цокот копыт, вульгарный смех проституток.
И вот… шаги на лестнице.
«Чем же заняться?» — подумал Бёртон.
Негромкий стук в дверь.
— Войдите.
Появилась миссис Энджелл с подносом, на котором стояли большое блюдо с мясом, сыром и хлебом, а также чашка, сахарница и кофейник. Она поставила поднос на стол рядом с Бёртоном.
— Холодно, сэр, не зажечь ли огонь?
— Попозже, миссис Энджелл. Не поможете ли мне черкнуть записочку?
— Конечно.
Экономка, которая по совместительству являлась и секретаршей, тут же села за стол, вырвала чистый листок из кожаного блокнота и взяла ручку. Потом опустила перо в чернильницу и вывела под диктовку Бёртона: «Я в Лондоне. Жду дальнейших инструкций. Бёртон».
— Пошлите с бегунком на Даунинг-стрит, 10, пожалуйста.
Женщина с удивлением посмотрела на него.
— Куда?
— Даунинг-стрит, 10. И немедленно, прошу вас.
— Да, сэр.
Она взяла записку и удалилась. Бёртон слышал, как она, стоя у парадной двери, трижды дунула в свисток. Через полминуты появилась сверхсобака, выведенная из борзой. Накормив животное, экономка вложила письмо между ее челюстей и внятно произнесла адрес. Собака махнула хвостом — поняла! — и со всех ног помчалась на Даунинг-стрит.