Безжалостно заламывая правую руку альбиноса, он начал методично превращать его лицо в месиво. Кровь брызнула из сломанного носа человека-пантеры. Клыки вылетели. Кожа лопнула.
Бёртон действовал с хладнокровием истинного бойца. В молодости он считался неплохим боксером и сейчас бил с холодной отрешенностью, регулируя частоту и силу ударов таким образом, чтобы альбинос страдал от каждого, но не терял сознание.
Для его жертвы это было даже не наказание, а настоящая пытка, но ни малейших угрызений совести Бёртон не испытывал.
Пока продолжалось избиение, Фиджет прошмыгнул через дверь и стал пробираться к Суинберну вдоль стены. Он обнюхал его башмаки, забрызганные кровью, потом ткнулся носом в ногу в коротких штанах и вдруг вцепился в тощую щиколотку.
— Ааааа! — заверещал поэт.
Бёртон повернулся, и, воспользовавшись этим моментом, Олифант вырвал из его хватки свою искалеченную руку, затем, внезапно оттолкнувшись обеими ногами, взвился в воздух, упал, перекатился по земле, вскочил на ноги и во всю прыть помчался к гигантским воротам электростанции. Он прошмыгнул в них, и они сразу же захлопнулись.
Королевский агент бросился в погоню, но, пока он тянул на себя дверь, не зная, как она открывается, враг его ускользнул.
Он подбежал к Суинберну и оттащил Фиджета.
— Как ты, Алджи?
— В кровавом экстазе, Ричард.
— Ты можешь передвигаться?
— Думал, могу, пока этот чертов пес не укусил меня!
— Ну, не выдумывай! Он тебя просто ущипнул по-дружески. Давай, поднимайся.
Он взял поэта под мышки и поставил на землю. Суинберн был весь в крови.
— Тебя надо к врачу, и как можно скорее, — сказал Бёртон.
— Да, надо, — выдохнул Суинберн. — Я ведь вел себя мужественно, да, Ричард?
— Да, Алджи, мужественно.
— Знаешь что… Джон Спик здесь.
Бёртон едва открыл рот, чтобы что-то ответить, как с другого конца двора донесся вой.
— Это вервольфы! — закричал Бёртон. — Давай убираться отсюда!
Подобрав шпагу Олифанта, он потащил ослабевшего друга к главным воротам, но не успели они добраться до них, как из-под арки выскочили шесть фигур в красных плащах и помчались через двор.
Вожак стаи выглянул из-под капюшона, показав острые зубы, оскаленные в адской усмешке, вытянул когти к отступающим беглецам и вдруг весь вспыхнул ярким пламенем.
Остальные твари бросились врассыпную, спасаясь от огненного ада. Суинберн, не обращая внимания на суматоху вокруг, вырвался из рук Бёртона, наклонился, что-то поднял с земли и прыгнул в дверь, на мгновение опередив Бёртона. Они оказались за воротами электростанции, Фиджет путался у них в ногах.
Королевский агент захлопнул дверь, но подпереть ее было нечем. Что делать? Через несколько секунд вервольфы придут в себя и тогда… Остается только одно — бежать!
Бёртон подхватил раненого друга на плечо и пустился наутек.
Он держал курс на восток — через выжженную пустошь к железнодорожным путям и находившимся за ними оживленной Кингстоун-роуд и мосту Челси.
— Быстрее! Вон они! — крикнул Суинберн.
Бёртон оглянулся и увидел, что вервольфы уже выскакивают из ворот.
Коротконогий Фиджет развил потрясающую скорость и уже перепрыгивал через рельсы. Бёртон пытался бежать с ним наравне, но не мог, поскольку тащил на себе Суинберна. Вдруг он заметил справа стремительно приближающийся к ним локомотив. Боже! Пока поезд не проедет, попасть на другую сторону будет невозможно. Единственная дорога к бегству отрезана, а вервольфы преследуют их по пятам.
«Нельзя терять ни секунды!» — решил Бёртон и рванул изо всех сил.
Все его дальнейшие действия были столь стремительны, что сознание не успело воспринять их, — зато потом, даже спустя много месяцев, они продолжали ему сниться.
Локомотив уже в нескольких метрах.
Бёртон прыгает через рельсы.
Ноги отрываются от земли.
Сзади когти пропарывают ему жилет и вонзаются в спину.
Оглушительный свисток.
Стена металла справа.
Обжигающая струя пара.
Гравий летит в лицо.
Оглушительный рев.
Страшный грохот проносящихся мимо колес.
Пламя за ними.
Рев постепенно удаляется.
Пар медленно рассеивается.
Серое небо.
Капля дождя на лице.
Стон рядом.
Короткое мгновение тишины.
И крик:
— Ой! Эта чертова псина опять укусила меня!
Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон захохотал. Смех зародился в животе, поднялся по груди и начал сотрясать все тело, но Бёртон не противился этому. Он смеялся над Индией. Он смеялся над Аравией. Он смеялся над Нилом, над Королевским географическим обществом и над Джоном Спиком. Он смеялся над Джеком-Попрыгунчиком, над волко-людьми, над альбиносом. Но больше всего — над глупым псом, который даже в такой ситуации не смог удержаться, чтоб не тяпнуть Суинберна за щиколотку.