Пуаро отличался исключительно неординарной внешностью. Росточку в нем было от силы пять футов и четыре дюйма[4], однако держался он всегда с отменным достоинством. Свою яйцеобразную, вытянутой формы голову маленький бельгиец обычно клонил набок, а жесткие, лихо закрученные усы придавали ему весьма воинственный вид. Аккуратность его доходила до невероятного педантизма. По-моему, пятно на костюме принесло бы ему больше мучений, чем пулевое ранение. Однако этот малорослый франтоватый оригинал, который, как я сейчас с сожалением заметил, сильно прихрамывал, в свое время считался одним из знаменитейших детективов полиции Бельгии. Обладая удивительным чутьем, он достиг небывалых успехов, распутав самые загадочные преступления нашего времени.
Пуаро показал мне небольшой коттедж, где поселилась их бельгийская компания, и я обещал заглянуть к нему в ближайшее время. Взглянув на прощание на Синтию, он изящным жестом приподнял шляпу, и мы наконец продолжили путь в поместье.
– Какой он милый, наш месье Пуаро, – заметила Синтия. – Но я и подумать не могла, что вы с ним знакомы.
– И совершенно не сознавали, что общались со знаменитостью, – заметил я.
Остаток поездки до дома я пересказывал моим спутникам разнообразные подвиги и триумфальные расследования Эркюля Пуаро.
Мы вернулись в особняк в отличном расположении духа. Когда мы вошли в холл, из своего будуара появилась миссис Инглторп. Она выглядела раскрасневшейся и глубоко расстроенной.
– О, вот вы и вернулись, – сказала она.
– Что-то случилось, тетушка Эмили? – спросила Синтия.
– Ничего подобного, – резко бросила миссис Инглторп. – Что у нас может случиться? – Потом, поймав взгляд Доркас, горничной, входящей в столовую, она велела ей принести в будуар почтовые марки.
– Слушаюсь, мэм… – Нерешительно помедлив, старая служанка робко добавила: – Не кажется ли вам, мэм, что вам лучше полежать? Вы выглядите очень утомленной.
– Возможно, Доркас, вы правы… да… нет… пока рано отдыхать. Мне нужно закончить несколько писем, чтобы успеть отправить их сегодня. Вы разожгли у меня в спальне камин, как я велела?
– Да, мэм.
– Тогда я пойду спать сразу после ужина.
Синтия пристально посмотрела, как поспешно она уходит в будуар, и спросила, глянув на Лоуренса:
– Господи боже мой! Интересно, что же все-таки случилось?
Но тот, видимо, ничего не слышал, поскольку молча развернулся на каблуках и вышел из дома.
Синтия приняла мое предложение поиграть немного в теннис до ужина, и я отправился к себе в комнату за ракеткой.
Мне навстречу по лестнице спускалась миссис Кавендиш. Может, у меня разыгралось воображение, но она тоже выглядела необычайно взволнованной.
– Хорошо ли вы погуляли с доктором Бауэрштайном? – как можно небрежнее спросил я.
– Мы отменили прогулку, – резко ответила она. – Вы не знаете, где миссис Инглторп?
– У себя в будуаре.
Ее рука нервно сжала перила, но она тут же овладела собой, видимо, осознав неизбежность предстоящего неприятного разговора, стремительно спустилась по ступенькам, пересекла холл и, войдя в будуар, плотно закрыла за собой дверь.
Чуть позже, проходя в сторону теннисного корта мимо открытого окна будуара, я невольно подслушал обрывок следующего диалога.
– Тогда почему вы не хотите показать его мне? – спросила Мэри Кавендиш напряженным голосом, определенно отчаянно сдерживая свои эмоции.
– Моя милая Мэри, оно не имеет никакого отношения к тому делу, – ответила миссис Инглторп.
– Тогда покажите его мне.
– Да говорю же вам, это совсем не то, что вы думаете. Оно никоим образом не касается вас.
На что Мэри Кавендиш ответила с нарастающей горечью:
– Разумеется, я могла бы догадаться, что вы будете защищать его.
Поджидавшая меня Синтия пылко воскликнула:
– Слушайте! У нас действительно произошла ужаснейшая ссора. Я только что выспросила все у Доркас.
– Какая ссора?
– Между ним и тетушкой Эмили. Надеюсь, она наконец поняла, каков этот субчик на самом деле!