– Пожалуй, ты права, Доркас… впрочем нет, не сейчас. Нужно написать несколько писем до отправки вечерней почты. В моей спальне разожгли камин, как я просила?
– Да, мэм.
– В таком случае, я отправлюсь спать сразу после ужина.
Она снова скрылась в будуаре. Синтия проводила ее взглядом.
– Ну и ну! И что это, по-твоему, значит? – обратилась она к Лоуренсу.
Тот словно бы и не слышал вопроса – круто развернулся и вышел из дома.
Я предложил Синтии сыграть до ужина партию в теннис. Она согласилась и я помчался наверх за ракеткой. Навстречу по лестнице спускалась миссис Кавендиш. Возможно, воображение у меня разыгралось, но и она показалась мне необычайно взволнованной.
– Как ваша прогулка с доктором Бауэрштейном? Хорошо провели время? – осведомился я, так безразлично, как только мог.
– Я никуда не ходила, – резко сказала она. – Вы не видели миссис Инглторп?
– Она у себя в будуаре.
Ее рука нервно стиснула перила, казалось, Мэри набирается решимости для какого-то отчаянного поступка. Затем она быстрым шагом проследовала мимо меня, пересекла холл и вошла в будуар, тщательно закрыв за собой дверь.
Спустя несколько минут я уже спешил на теннисный корт. Мой путь пролегал мимо распахнутых настежь окон будуара, и я невольно подслушал обрывок разговора. Мэри Кавендиш спросила тоном человека, который из последних сил сдерживается, чтобы не закричать:
– Значит, вы не покажете его мне?
На что миссис Инглторп ответила:
– Мэри, дорогая, оно не имеет никакого отношения к тому делу.
– В таком случае можете смело показать мне его.
– Повторяю, это вовсе не то, что ты думаешь. Это вообще никак тебя не касается.
– Ну, кто бы сомневался, – сказала Мэри с растущим ожесточением в голосе. – Мне следовало знать, что вы приметесь его выгораживать.
Синтия, поджидавшая на корте, встретила меня возбужденным восклицанием:
– Слушайте! Тут, оказывается, был жуткий скандал! Я насела на Доркас и та проболталась!
– Кто с кем поскандалил?
– Тетя Эмили с этим типом! От души надеюсь, что она наконец прозрела!
– Значит, Доркас присутствовала при ссоре?
– Конечно нет! Она как бы случайно оказалась у дверей, за которыми разразилась супружеская сцена в лучших традициях жанра. Хотела бы я знать, в чем там дело!
Я вспомнил цыганистую красоту миссис Райкс и предостережения Эвелин Говард, но благоразумно помалкивал, пока Синтия перебирала все возможные гипотезы, радостно приговаривая: «Теперь-то она прогонит его взашей и пикнуть не даст!»
Мне не терпелось обсудить новости с Джоном, но тот как сквозь землю провалился. Очевидно, возникло какое-то неотложное дело. Я честно пытался забыть подслушанный диалог, но горькие слова Мэри Кавендиш не шли у меня из головы. Что же могло так ее расстроить?
Спустившись к ужину, я застал в гостиной мистера Инглторпа. Лицо его было таким же непроницаемым, как и всегда, и вновь меня поразила фантасмагорическая чужеродность этого субъекта.
Миссис Инглторп присоединилась к обществу последней. Она по-прежнему выглядела взбудораженной, и на протяжении всей трапезы за столом царило неловкое молчание. В особенности тихим был Инглторп: сегодня он не окружал жену знаками внимания, не подкладывал ей за спину подушечки – словом, изменил обычной роли преданного супруга. Сразу после ужина миссис Инглторп снова удалилась в будуар.
– Пришли мой кофе туда, Мэри, – распорядилась она. – У меня осталось всего несколько минут до вечерней почты.
Мы с Синтией уселись у открытого окна гостиной. Мэри Кавендиш принесла нам кофе. Она явно нервничала.
– Зажечь вам свет, молодежь, или хотите посумерничать? – спросила она. – Синтия, отнесешь кофе миссис Инглторп? Я сейчас налью.
– Не беспокойтесь, Мэри, я сам все сделаю – вмешался Инглторп. Он налил кофе и вышел из комнаты, бережно неся чашку перед собой.
Лоуренс удалился следом, а миссис Кавендиш присоединилась к нам в нашем уютном уголке.
Какое-то время мы хранили молчание. Была чудесная ночь, теплая и безветренная. Миссис Кавендиш вяло обмахивалась пальмовым веером.
– Слишком уж жарко, – пробормотала она. – Не миновать нам грозы.
Увы, подобные мгновения, исполненные гармонии и неги, не могут длиться долго. Мой рай был грубо разрушен звуками голоса, раздавшегося в холле. Я слишком хорошо знал, кому принадлежит этот ненавистный голос!
– Доктор Бауэрштейн! – воскликнула Синтия. – Ну и чудно́е же время он выбрал для визита!
Я ревниво покосился на Мэри Кавендиш, но та и бровью не повела, нежная бледность ее лица ничуть не изменилась.