С наигранным чувством, проникновенно, он сказал:
— Старина Е, мне очень тягостно видеть, как ты за последние дни исхудал, и у меня такое чувство, будто я в чем-то виноват. Я купил вина, выпьем немного, закусим. Здоровье — основной капитал революции!..
Говоря так, он вынул из портфеля бутылку вина и два пакета — в одном были жареные бобы, в другом — засоленное в сое мясо. Е Чэн-лун растрогался еще больше — Шао Юнь так заботлив и предусмотрителен.
Приподняв оконную штору, он выглянул наружу, там была таинственная темная ночь и небо, усыпанное звездами. Они пили вино, закусывали, вдруг Шао Юнь поставил стакан, схватил Е Чэн-луна за руку и, впившись в него глазами, спросил:
— Старина Е, поможешь мне в одном деле, а?
— Что такое? — невнятно спросил Е Чэн-лун.
— Я хочу попросить у тебя тот самый чертеж номер четыреста семь, он мне нужен, а завтра утром я его верну.
Е Чэн-лун был так удивлен этой просьбой, что даже застыл с поднятым в руках стаканом. Он уставился на Шао Юня, словно увидел его впервые. Наконец, он понял, что не ослышался, лицо у него побагровело. Он угрожающе спросил:
— Кто ты?
— Мы — разведчики.— Шао Юнь отправил в рот кусочек мяса и, бросив на Е Чэн-луна безразличный взгляд, раздельно оказал: — Повторяю, давай чертеж!
Только сейчас Е Чэн-лун понял, что означала заботливость Шао Юня. Так вот ради чего он старался! Он схватил Шао Юня за ворот и с презрением сказал:
— Ах ты подлец! Тебе...
Шао Юнь разжал его пальцы и, холодно усмехаясь, сказал:
— Тебе надо быть поумнее! Не забывай, кто ты такой. Или ты полагаешь, будто никому не известно, что ты был членом одной молодежной организации? Из имеющегося у нас списка твое имя еще не вычеркнуто!
При упоминании о гоминьдановской молодежной организации лицо Е Чэн-луна побагровело еще сильнее, он больше всего боялся именно этого. В 1948 году, когда он учился в школе, он вступил в эту организацию; после участия в революции, боясь, что признание бросит тень на его хорошую репутацию, он скрыл участие в гоминьдановской молодежной организации... Потом он часто раскаивался о том, но ему не хватало мужества признаться. Он постоянно утешал себя: «В конце концов, я хорошо работаю — и все». А о том, что могут найтись люди, которые этим обстоятельством воспользуются, он не думал.
— Я не сделал ничего дурного,— возразил Е Чэн-лун.
— Это чепуха! Если ты ни в чем не виноват, то почему не признался раньше? Кто тебе поверит?
Краска сошла с лица Е Чэн-луна, он побледнел, руки бессильно лежали на коленях, в мозгу вертелось: «Я беспомощен, беспомощен».
— Давай скорее чертеж, завтра я его верну, но об этом никто не должен знать,— услышал он вкрадчивый голос Шао Юня.— А я дам тебе потом денег и обещаю больше не беспокоить тебя.
Е Чэн-лун вконец растерялся. Отказать — так этот подлец разоблачит его перед всеми, и что потом будет? А разоблачить его в свою очередь — могут не поверить. Дать ему чертеж? Нет, это военная тайна. Он вдруг почувствовал себя на краю пропасти, еще один шаг — и он упадет в бездну и превратится в бесформенную груду поломанных костей и мяса. Затем ему представилось, что он попал в трясину, погружается все глубже и глубже, вот-вот он уйдет в нее с головой... Решение пришло мгновенно: «Нет! Больше нельзя!»
Он внезапно поднялся и двинулся к двери.
Шао Юнь, внимательно следивший за ним, удержал его, рассмеялся.
— Старина Е, ты выдержал испытание! Молодец! — Он поднял кверху большой палец, показывая, какой славный малый, по его мнению, Е Чэн-лун.— Хватит притворяться, все тебе расскажу. В парторганизацию поступили материалы, порочащие тебя, мне поручили поговорить с тобой, узнать твои мысли, убедиться в твоей сознательности. Теперь мне все ясно. У тебя лишь в прошлом маленькое пятнышко. Ты верен партии и родине.
Эти слова, произнесенные неторопливо, совершенно сбили с толку Е Чэн-луна. Он уже не понимал, что — правда, что — выдумка. Он подозрительно посмотрел на Шао Юня; тот, будто ничего не произошло, отхлебнул вина, на его лице появилась честная улыбка, так хорошо знакомая Е Чэн-луну. Немного успокоившись, но сохраняя все еще сердитый вид, Е Чэн-лун спросил:
— Старина Янь, в чем же дело в конце концов?
— Разве я тебе не сказал, что тебя хотели испытать?
— По-моему, это не по-товарищески! — Е Чэн-лун, рассерженный, встал и отошел к окну.
— Ладно, ладно! А ведь ты зря сердишься, разве скрывать прошлое — значит поступать по-партийному? Ты должен критически взглянуть на себя.— Говоря это, он протянул руку к стакану Е Чэн-луна и что-то бросил в него, потом подошел к Е Чэн-луну, стоявшему к нему спиной.— Значит, все в порядке, напиши подробную автобиографию и отнеси ее в парторганизацию, на собрании — я ручаюсь — все поймут тебя. А теперь хватит сердиться! Давай выпьем!