Старик вновь выразил удивление и радость.
— Ты говоришь правду? Хэ Юнь-куй действительно такой?
Старшего сержанта Мо немного обидело такое недоверие к хорошим качествам командира роты. И он в доказательство своих слов привел еще несколько примеров и даже цифр.
А старик, чрезвычайно довольный, слушал и, посмеиваясь, качал головой:
— А-а... ай-ай...
IIСмеркалось, когда бот бросил якорь в бухте острова Дашу, а когда старший сержант Мо привел родственников командира роты на место, уже совсем стемнело.
Вновь прибывшим незачем было рекомендовать себя: старший сержант Мо сделал это самым добросовестным образом.
Старик Чжоу достал из внутреннего кармана Два письма.
Политрук вежливо попросил вошедших присесть, а сам стал внимательно читать письма. Старший сержант не замедлил подтвердить, что он собственными глазами видел, как письмо было передано уполномоченным из приемной Ли командиру взвода Се. Ошибки быть не могло. А в другом письме политрук сразу же узнал почерк командира роты Хэ.
Затем старик, пошарив в кармане, достал пропуск, выданный управлением волости Дамин, и почтительно подал его политруку. Пока тот просматривал пропуск, старик напряженно следил за ним, и лишь когда политрук вернул документ, на лице старика вновь появилась улыбка.
— Вы уж, отец, простите,— извинился политрук, возвращая пропуск,— но здесь рядом граница, и все приезжающие должны иметь удостоверение, сами понимаете! — С этими словами он протянул старику чашку чаю.— Ну, отец, вы теперь отдохните, а потом поговорим.
— Нет, нет... что за извиненья, товарищ политрук, я простой человек, во время земельной реформы сам ходил в караул, плохие люди всюду есть, да, да!
И тут он опять принялся рассказывать и о том, что он никогда не покидал своей деревни, и о том, что никогда не видел моря:
— А уж какое оно огромное — море-то! А цвет — ну, точно, как небо!
Политрук велел приготовить ужин, устроить постели и продолжал со стариком беседу. Радушный старший сержант Мо все время хлопотал: он соорудил и для девушки и для старика топчаны, поставил их в комнате командира роты, постелил собственное новое постельное белье, а затем сам приготовил угощение. После ужина политрук провел гостей в комнату командира роты и тоном, не терпящим возражения, сказал:
— А теперь, отец, ложитесь пораньше отдыхать, вы с дороги устали, и вам надо хорошенько выспаться.
Политрук ушел, но всю дорогу его не оставляли тревожные мысли:
«Неужели я перестал разбираться в людях? — думал он.— Этот старик уверяет, что он всю жизнь не покидал родной деревни, так почему же у него такой выговор? В тех местах говорят по-другому — жил я там довольно долго, правда, уехал давно. Многое, наверно, уже забылось... Как бы там ни было, немножко больше бдительности никогда не повредит!
Придя к такому заключению, он не сразу пошел в штаб роты, а, сделав крюк, отправился в один из взводов к члену комитета партийной организации, который занимался вопросами безопасности.
* * *Спустилась ночь, и стрекотанье цикад стало слышно еще отчетливее. Ни луны, ни звезд не было — царила полная темнота. Огонь в комнате командира роты давно уже погас, было тихо. Утомившиеся гости крепко уснули.
Но вот в тон стороне, где была кровать старика, послышался скрип. Нащупывая в темноте свою одежду, он бормотал:
— Тьма кромешная, а уборная далеко, как туда доберешься?
Проснулась и девушка. Она быстро зажгла лампу и прошептала:
— Отец, а ты позови связного, пусть он тебя проводит.
— Да что ты, все спят, а будить кого-нибудь неудобно.
С этими словами он приоткрыл дверь, ощупью добрался до дверей комнаты связных и прислушался: оттуда раздавался храп. Так же тихо он отошел от дверей и, остановившись у комнат политрука, опять замер на мгновенье: оттуда тоже доносилось ровное дыхание спящего человека Ясно было, что политрук крепко опит, тем не менее старик счел нужным приложить ухо к двери и еще раз удостовериться в этом. Только тогда он вернулся в свою комнату и, притворив дверь, запер ее на засов.
— Можно,— сказал он, переводя дух и оборачиваясь к девушке.
Девушка быстро, как кошка, вскочила с кровати, занавесила окно простыней.
При свете лампы «члены семьи военнослужащего» оказались совсем не такими, какими они были днем.
Эта «девушка» с распущенными волосами, которая днем скромно опускала глаза, теперь был похожа на юркую водяную змею. А старик, о… это уже был не старик, а мужчина не старше сорока лет. Вспоминая их такими, какими они был днем, нельзя было не поразиться их ловкости.