— Я, право, не знаю, глупо или нет, но, по-моему, мы должны это сделать. Может, из-за нашей уединенной жизни мы ведем себя как дети, но вдруг выяснилось, что мы обе не можем забыть оскорбления, которое нам нанесли в «Энн Болейн». Это обвинение без суда и следствия.
— Мы страдаем духовным несварением, мистер Блэр, — сказала миссис Шарп. — И излечить нас может только волос собаки, которая нас укусила. То есть чашка изумительного кофе мисс Трулав.
— Но это так неуместно! Неужели…
— Мы полагаем, что в половине одиннадцатого утра в «Энн Болейн» как раз много свободных мест, — едко парировала миссис Шарп.
— Не волнуйтесь, мистер Блэр. Это всего лишь жест. Мы только выпьем символическую чашку кофе в «Энн Болейн» — и ноги нашей больше не будет в этом заведении. — Марион, как всегда, все обращала в шутку.
— Но вы лишь представите им бесплатное…
Миссис Шарп прервала его, не дав ему договорить:
— Мы поняли, что жить запертыми в четырех стенах не можем и не хотим, и поэтому пусть привыкают к этому зрелищу.
— Но…
— Скоро они вдоволь насмотрятся на монстров и перестанут обращать на них внимание. Когда жирафа видишь раз в году — это зрелище, а когда видишь его изо дня в день, он становится частью пейзажа. Вот и мы намереваемся стать неотъемлемой частью милфордского пейзажа.
— Ладно, пусть так, становитесь частью пейзажа. Но пока сделайте мне одно одолжение. — На окнах раздвигались занавески, и выглядывали любопытные лица. — Оставьте вашу затею с кофе в «Энн Болейн», хотя бы на сегодня, и давайте вместе попьем кофе в «Розе и короне».
— Я бы с восторгом выпила кофе в вашей компании, мистер Блэр, но это ничуть не облегчит духовное несварение, столь губительное для моего здоровья.
— Мисс Шарп, я прошу вас. Ведь вы сами говорили, что ведете себя по-детски, и я, как ваше доверенное лицо, прошу вас о личном одолжении — оставьте вашу затею с кофе в «Энн Болейн».
— Это просто шантаж, — заметила миссис Шарп.
— Однако он ненаказуем, — сказала Марион, улыбнувшись Роберту. — Итак, мы идем пить кофе в «Розу и корону». — Она вздохнула. — А я как раз вошла в образ!
— Ну и ну! — раздалось сверху. На этот раз это был не Карли, и в голосе звучало не восхищение, а возмущение.
— Здесь нельзя ставить машину, — сказал Роберт. — Во-первых, это против правил, а во-вторых, машина — чуть ли не главная улика.
— Мы вовсе не собирались оставлять здесь машину, — сказала Марион. — Мы хотели отвезти ее в гараж, чтобы Стэнли посмотрел, можно ли там что-нибудь подкрутить. Стэнли весьма невысокого мнения о нашей машине.
— Надо думать. Хорошо, я еду вместе с вами, и, если можно, давайте поскорее, а то нас задержат за то, что мы тут собрали толпу.
— Бедный мистер Блэр, — сказала Марион, заводя машину. — Как ужасно перестать быть частью пейзажа после стольких лет слияния с ним!
Она говорила без всякого ехидства, с искренним сожалением, но эта фраза больно уколола его, и пока они сворачивали на Син Лейн, пропускали пять лошадей и пони, резво выбегавших из конюшни, и, наконец, не въехали в гараж, он все время думал о ней.
Навстречу вышел Билл, вытирая на ходу руки масляной тряпкой.
— Добрый день, миссис Шарп. Рад вас видеть. Добрый день, мисс Шарп. Здорово вы перевязали Стэнли. Края раны такие ровные, будто их зашили. Вам следовало стать медсестрой.
— Что вы! У меня не хватает терпения на капризы людей. А вот хирургом смогла бы. На операционном столе очень не покапризничаешь.
Появился Стэнли и, не обращая внимания на женщин, которых считал теперь своими людьми, сразу же занялся машиной.
— Когда вы вернетесь за этой развалиной? — спросил он.
— Часа хватит? — спросила Марион.
— Да с ней и за год не управиться, но я постараюсь сделать, что можно, за час. — Он взглянул на Роберта. — Ну что там новенького на скачках?
— Мне советуют ставить на Бали Буш.
— Глупости, — сказала миссис Шарп. — Когда дело доходит до борьбы, потомство Гиппократа никуда не годится. Они ломаются.
Все мужчины уставились на нее в полном изумлении.
— Вы увлекаетесь скачками? — спросил Роберт, не в силах этому поверить.
— Нет, я интересуюсь лошадьми. Мой брат занимался разведением чистокровных лошадей. — Взглянув на них, она коротко рассмеялась. — А вы что, думали, я ложусь спать с Библией, мистер Блэр? Или с книгой по черной магии? Ничего подобного — на сон грядущий я читаю в газете страницу, посвященную скачкам. И я очень советую Стэнли поберечь свои деньги и не ставить на Бали Буш (кстати, эта кляча вполне заслуживает такую жуткую кличку).
— А на кого же тогда ставить? — деловито осведомился Стэнли.
— Говорят, лошади умны хотя бы потому, что не ставят на людей. Но раз уж вы жить не можете без этих глупостей, поставьте на Комински.
— На Комински? — удивился Стэнли. — Да разве у него хорошие шансы?
— Вы вольны сами решать, как распорядиться своими деньгами, — сухо сказала она. — Так мы ждем, мистер Блэр?
— Ладно, — сказал Стэнли. — Поставлю на Комински. Считайте, что десятая часть выигрыша ваша.
Они отправились в «Розу и корону» пешком. Когда после довольно уединенной Син Лейн они вышли на центральную улицу, Роберт почувствовал себя таким же беззащитным, как в детстве во время воздушной тревоги. Тогда ночью ему казалось, что он один на белом свете, и именно на него направлено все зло и спрятаться от него негде. Так и теперь, в солнечный летний день, идя по улице, он чувствовал себя таким же беззащитным под прицелом враждебных глаз. Глядя на Марион, которая с беззаботным видом (во всяком случае, внешне) шла рядом, ему стало стыдно, и хотелось верить, что его смущение не так очевидно. Он старался говорить как можно более непринужденно, но, зная, как легко она читает его мысли, чувствовал, что и на сей раз провести ее не удастся.
В кафе никого не было, только официант, появившийся забрать шиллинг, оставленный на столике Беном Карли. Они уселись за черный дубовый стол, в центре которого стояла ваза с желтофиолями, и Марион сказала:
— Знаете, а нам уже вставили стекла.
— Знаю, мне сказал констебль Ньюзэм, он зашел ко мне по дороге домой. Отличная работа.
— Вы что, дали им взятку? — спросила миссис Шарп.
— Нет, просто я сказал, что стекла выбили хулиганы. Если бы их выбило ураганом, вам бы еще долго пришлось без них обходиться. Ураган — стихийное бедствие, значит, с ним нужно мириться. А вот хулиганство — это совсем другое, с этим нужно что-то делать. Отсюда и новые стекла. Жаль, с остальным все не так легко и просто.
Он не заметил, как изменился его тон, но Марион внимательно посмотрела ему в лицо и спросила:
— Что-то случилось?
— Боюсь, что да. Я как раз хотел сообщить вам об этом. «Ак-Эмма», похоже, исчерпала себя — сегодня всего одно письмо и то довольно сдержанное; и теперь, когда «Ак-Эмме», наконец, надоело дело Бетти Кейн, за него принимается «Наблюдатель».
— Все выше! — сказала Марион. — Прелестная картина: «Наблюдатель» выхватывает факел из слабеющих рук «Ак-Эммы».
— Бен Карли сформулировал это иначе: «Наблюдатель» идет по стопам «Ак-Эммы», — по сути то же самое.
— А у вас есть свои шпионы в «Наблюдателе» мистер Блэр? — осведомилась миссис Шарп.
— Нет, это узнал Невиль. Они собираются опубликовать письмо его будущего тестя, епископа ларборского.
— Ба! — воскликнула миссис Шарп. — Тоби Берн.
— А вы его знаете? — спросил Роберт и подумал: в ее тоне столько желчи, что попади она на полированное дерево, лак тут же бы облез.
— Он учился вместе с моим племянником, сыном моего брата-коновала. Ну, конечно, это он, Тоби Берн. Он все такой же.
— Насколько я могу судить, вы его не слишком жалуете.
— Собственно, я его не знаю. Он как-то приехал на каникулы вместе с племянником, но больше его ни разу не приглашали.
— Вот как?
— Он сделал для себя открытие, что конюхи встают с петухами, и пришел в ужас. Да это рабство, сказал он, и начал агитировать их бороться за свои права. Если вы объединитесь, взывал он, ни одна лошадь не выйдет из конюшни раньше девяти утра. Конюхи потом не один год представляли его в лицах, но мы больше его не приглашали.