— Ужасно интересно, что же она на самом деле делала весь этот месяц, — сказала Марион. — Меня очень утешает мысль, что в конце этого месяца кто-то избил ее до полусмерти. По крайней мере, один человек ее раскусил. Как бы мне хотелось с ним встретиться и пожать ему руку.
— Ему?
— Раз у нее такие глаза, значит, в этой истории замешан мужчина.
— Ну ладно, — сказал Роберт, вставая. — Во всяком случае сейчас Грант не может передать это дело в суд. Мисс Кейн вас обвиняет, вы все отрицаете, и ни у вас, ни у нее нет свидетелей. Против вас работает ее точное описание вас и вашего дома. Против нее — невероятность всей этой истории. Грант знает, что присяжные вряд ли осудят вас на основании одного лишь заявления.
— Однако обвинение останется, независимо от того, дойдет дело до суда или нет — и оно останется не только в папках Скотланд Ярда. Рано или поздно об этом заговорят в городе. Если правда так и не выяснится, мы окажемся в очень неприятном положении.
— Я уверен, она выяснится. По крайней мере я все для этого сделаю. Надо только подождать два дня и посмотреть, каковы намерения Скотланд Ярда. У них гораздо больше возможностей докопаться до истины, чем у нас.
— Трогательно слышать, что юрист так убежден в порядочности полиции.
— Уверяю вас, что правда — не только добродетель, но и, как давно уже убедился Скотланд Ярд, очень полезная вещь для вашей репутации. Им просто невыгодно идти на поводу у лжеца.
— А если они все же передадут дело в суд, и присяжные вынесут нам обвинительный приговор, какое нам грозит наказание?
— Не знаю. Не то два года тюрьмы, не то семь лет каторжных работ. Я же вам говорил, что плохо разбираюсь в уголовном праве. Но я все выясню.
— Да уж, пожалуйста. Разница все же существенная.
Нет, у нее прелестное чувство юмора. Если человек способен шутить в таком положении…
— До свидания, — сказала Марион. — Я вам очень признательна. Вы мне очень помогли.
Вспомнив, что он чуть не «сплавил» ее Бену Карли, Роберт внутренне поежился от стыда.
4
— Ну, как прошел день, Роберт? — спросила тетя Лин, развертывая салфетку и укладывая ее на свои полные колени.
Этот вопрос не следовало принимать всерьез.
Он был частью вечернего ритуала: тетя Лин задавала вопрос, укладывала салфетку на колени и затем начинала шарить правой ногой под столом в поисках табуреточки, которая компенсировала недостаточную длину ее ног. Она не ожидала ответа на этот вопрос, вернее, она задавала его чисто машинально и никогда не слушала ответ. Роберт поднял на нее глаза и с большей теплотой, чем обычно, подумал, как ему повезло с тетей Лин. Даже после Франчеса, где ему приходилось ступать, как по минному полю, было так приятно оказаться в обществе тети Лин, вся фигура которой дышала спокойствием. Он как бы заново увидел ее толстенькую фигурку, короткую шею, круглое лицо с розовыми щечками и седые волосы, выбившиеся из-под огромных шпилек. Жизнь Линды Беннет состояла из рецептов новых кушаний, звезд экрана, крестников и крестниц и церковных базаров, и другой жизни она не хотела. От нее исходило чувство довольства. Она читала страницу «Для женщин» в местной газете («Как сделать бутоньерку из старых лайковых перчаток») и, насколько было известно Роберту, больше ничего. Иногда, убирая газету, которую Роберт оставил на столе, она просматривала заголовки и выдавала какой-нибудь комментарий («Конец восьмидесятидневного поста» — вот чудак! «На Багамах найдена нефть» — я тебе говорила, что керосин подорожал на пенс, Роберт?). Но все же, казалось, она всерьез не верила в существование мира, о котором писали газеты. Мир тети Лин заканчивался в радиусе десяти миль от Роберта Блэра.
— Где ты сегодня так задержался, Роберт? — спросила тетя Лин, доев суп.
По опыту Роберт знал, что этот вопрос — совсем другого свойства, и тетя Лин ждет на него ответа.
— Мне пришлось поехать во Франчес — ты знаешь, тот дом, что стоит особняком на дороге в Ларборо. Им была нужна консультация юриста.
— Ты был у этих странных женщин? Я и не знала, что ты с ними знаком.
— Я и не знаком. Но им был срочно нужен адвокат.
— Надеюсь, они тебе заплатят. У них совсем нет денег. Отец занимался импортом чего-то вроде арахиса и кончил тем, что спился и покончил с собой. Оставил бедняжек без гроша. Старуха держала в Лондоне пансион, чтобы как-то зарабатывать на жизнь, а дочка была в этом пансионе прислугой за всех. Но концы с концами им сводить все равно не удавалось, и их уже собирались выкинуть на улицу вместе с мебелью, когда умер старик, который жил во Франчесе. Вот уж, как говорится, Бог спас.
— Тетя Лин! Откуда вам все это известно?
— Это все правда, дорогой. Чистая правда. Я не помню, кто мне это рассказал, — но тот человек жил с ними на одной улице. Так что все из первых рук. Будто я стану пересказывать досужие сплетни. Ну и что это за дом? Красивый? Мне всегда хотелось заглянуть за эти чугунные ворота.
— Нет, скорей безобразный. Но мебель есть очень приличная.
— Ну уж такого порядка, как у нас, там наверняка нет, — сказала тетя Лин, самодовольно поглядывая на сверкающий лаком буфет и выстроенные вдоль стены красивые стулья. — Викарий вчера сказал, что если бы он не знал, что в нашем доме живут люди, он бы принял его за музей. Да, дорогой, — вспомнила тетя Лин по ассоциации с викарием, — ты уж, пожалуйста, не сердись на Кристину, потерпи несколько дней. По-моему, она опять собирается искать «спасения».
— Ой, бедняжка! Тетя Лин, какая тоска! Честно говоря, я это подозревал. Утром вместе с чаем она положила на блюдечко свиток с текстом из Библии «Перед тобой вижу, Господь» с рамочкой из пасхальных лилий. Она что, опять задумала сменить секту?
— Да. Она разочаровалась в методистах. Они, видите ли, «гробы поваленные», и теперь она собирается присоединиться к «Дому Божьему», который помещается над булочной Бенсона. До «спасения», видимо, осталось недолго. Она с утра распевает церковные гимны.
— Но она всегда их распевает.
— Нет, она поет не то, что всегда. Пока она поет про «жемчужные короны» и «золоченые улицы», я знаю, что все в порядке. Но когда она принимается петь про «Божий карающий меч», я уж предчувствую, что мне самой придется печь булочки.
— Тетя, у тебя они получаются не хуже, чем у Кристины…
— Ничего подобного, — заявила Кристина, которая в эту минуту принесла блюдо с жарким. Это была неряшливо причесанная, рыхлая женщина с какими-то бессмысленными глазами.
— У вашей тети, мистер Роберт, лучше, чем у меня, получаются только крестовые ватрушки с изюмом, а их пекут всего раз в год. Вот! А если в этом доме не признают моих заслуг, я могу пойти в другой, где меня будут ценить.
— Кристина, милочка, — поторопился успокоить ее Роберт, — ты же знаешь, что без тебя наш дом просто невозможно представить. Если ты уйдешь, я пойду за тобой хоть на край света. Хотя бы за твои пирожные с кремом. Может, ты нам испечешь их завтра, а?
— Нераскаявшихся грешников пирожными не кормят. Кроме того, у меня нет крема. Ладно, там видно будет. А пока что, мистер Роберт, вы бы лучше подумали о своих грехах и перестали бросать камни.
Когда за Кристиной закрылась дверь, тетя Лин вздохнула.
— Подумать только, она у нас живет уже двадцать лет, — задумчиво проговорила она. — Ты, конечно, не помнишь, какой она была, когда пришла к нам из приюта. Никто бы ей не дал пятнадцати лет. Жалкий заморыш! Она съела целый батон с чаем и сказала, что будет молиться за меня всю жизнь. И, по-моему, сдержала свое слово.
В голубых глазах мисс Беннет сверкнула слезинка.
— Хочется надеяться, что сначала она испечет нам пирожные, а уж потом займется спасением, — сказал Роберт, которого собственный желудок заботил значительно больше, чем душа Кристины. — Тебе понравился фильм?
— Понимаешь, Роберт, я никак не могла забыть, что у него было пять жен.
— У кого было пять жен?
— Не сразу, дорогой, а по очереди. У Джина Дарроу. Эти программки, которые они раздают перед просмотром, рассказывают много интересного, но разрушают иллюзии. В картине он играл студента, романтически настроенного молодого человека. Но я никак не могла забыть про его пять жен, и это очень портило впечатление. А какой красавец! Говорят, свою третью жену он грозил выбросить с пятого этажа — да, собственно, и выбросил, только держал ее за руки и грозился отпустить, но в это я не верю. Не такой уж он геркулес с виду. Мне кажется, у него в детстве был туберкулез — откуда бы еще эта худоба, эти тонкие запястья? Нет, держать женщину на весу ему не по силам. Тем более из окна пятого этажа…