— Готово!
Проголодавшиеся друзья заторопились на зов.
— Что-то больно быстро вы кончили, Дмитрий Юрьевич, — уже в трапезной поддел старшего коллегу-философа наш главный герой, созерцая стол, в центре которого возвышалась немалых размеров посудина, напоминающая поднос с увеличенными бортами, от которой исходил легкий и чрезвычайно аппетитный парок.
— На вас и попробую, как получилось, — отшутился Мыльников.
— Макарошки! По-флотски, — из-за командирской спины восторженно воскликнул Альметьев. — Мои любимые!
— Это и есть обещанная вкусняшка. Соседка по лестничной клети — Алевтина Игнатьевна — ее дверь справа от моей, наконец-то должок вернула. Верный признак того, что жизнь потихонечку налаживается.
— Еще как! — согласился секретный сотрудник.
— У нас родственники в одной деревне, — продолжил академик. — Мои забивали кабана обычно в конце мая, а ее — спустя месяц. И через односельчан, работавших в Ленинграде, ежегодно передавали нам гостинцы. Вот мы с Алей и устраивали, так сказать, натуральный обмен по месту жительства. Сначала я угощу ее свежиной, затем — она меня. А тут война: бац — и сломалась схема! Вы присаживайтесь, товарищи, накладывайте, кто сколько желает… Я только половину фарша использовал. Завтра еще тефтелек или же котлеток сварганю. На дорожку.
— Что ж, — поднялась со своего стула Прасковья. — Гулять так гулять! У меня для вас тоже кое-что в запасничке имеется…
Она выскочила в прихожую и спустя несколько секунд водрузила на стол высокую темную бутылку с необычно длинным и узким горлышком, которую она несколько секунд тому назад достала из своей бездонной сумки.
— Неужели обещанная настойка? — радостно потер ладони Ярослав.
— Так точно! — передразнила его Пашуто. — Я, как и вы, между прочим, слов на ветер не бросаю.
— На каких-таких ягодах? — заинтересовался академик. — А ну-ка, признавайся!
— И чего здесь только нет… — не стала таиться Паня, оседлавшая любимого (кулинарного) конька. — И травы, и коренья, и семена, а также плоды с несколькими листочками черноплодной рябины. Все наше, русское, натуральное, испытанное.
— Красотища-то какая! — довольно констатировал Николай и принялся наполнять вовремя предоставленные хозяином фужеры — нежные, воздушные, но уж больно вместительные — настолько, что за раз в них ушло все содержимое немалой бутылки. — За Победу?
— И за успех нашего безнадежного мероприятия! — хитровато улыбнулся Мыльников и, не дожидаясь остальных, пригубил напиток. — О! Знатная штука! Сладка, крепка, пахуча! Давно я такой прелести не пробовал.
— И за единственную представительницу прекрасного пола в нашем мужском дружном коллективе, — вставил Ярослав, после чего в несколько глотков первым осушил бокал.
— Короче, — за всех нас, — добавил Альметьев и сделал то же самое.
Что это было? Ранний ужин или поздний обед — никто из них так и не понял.
Да и, в принципе, какая разница?
С непривычки сразу потянуло на сон, повело-расслабило…
Дмитрий Юрьевич, несмотря на возраст, выглядел самым бодрым среди всех членов небольшой, но дружной компании. Он еще пытался наладить какие-то научные прения, что-то нес о пришельцах, Богах-планетах и гибели цивилизаций, но его никто не слушал.
Поэтому вскоре академик убрался в свой кабинет и попросил его не беспокоить.
Николай привычно дремал в широком королевском кресле.
Ярослав наводил порядок на кухне.
А Паня нашла на книжной полке какой-то древний фолиант с разноцветными рисунками и, уткнувшись в него, молча размышляла о чем-то вечном, неизменно добром и светлом.
Но уже в шесть вечера она очнулась и стала собираться домой.
Друзья предлагали остаться. Мол, последний день… Давай проведем вместе…
Однако та была неумолима.
Бедняге Альметьеву пришлось прогонять нахлынувшую дрему, покидать полюбившееся «лежбище» и провожать барышню домой.
Что он и сделал.
Глава 5
Следующие сутки были всецело посвящены предстоящему отъезду, точнее, сбору вещей в дорогу по стопам Радищева: из Петербурга в Москву. Причем академику пришлось потрудиться гораздо активнее остальных наших героев. Пять лет он не был в Первопрестольной, не виделся со своими столичными коллегами и теперь собирался «осчастливить» каждого из них ценным подарком.
Да таким, чтобы непременно подошел, понравился!
Остановился в конце концов на раритетной книге какого-то подзабытого английского философа для Лосева и совершенно сенсационной средневековой итальянской карте — для Рыбакова.