Он вспоминает о времени «с 25 декабря 1855 года до Утра 4 января 1856 года» и добавляет: «Какими были конец 1855 года и начало 1856-го! Боже мой! Боже мой! Уж не сон ли это был? И не останется ли все это для меня навсегда сном?»
Консул был настолько выбит из колеи, что в конце концов поверил в то, что все происшедшее было своего рода миражем. Тем не менее это был не мираж. Как пишет Алэн Деко, «мираж Бентивольо имел вполне осязаемые формы, так как месяцем позже у Вирджинии появились некоторые поводы для беспокойства. Она поспешила поделиться своими тревогами с Бентивольо, считая его виновником грозящих ей неприятностей, что кажется довольно смелым предположением, если принять во внимание беседы, которые она вела накануне с Виктором-Эммануилом и Амброджио Дориа». Встревоженный Бентивольо не стал медлить с ответом:
«Даю вам слово, что никакого дьявольского подвоха, который мог бы привести к неприятным последствиям, с моей стороны не было, но, полагаю, вы знаете, что иногда случаются неожиданные сюрпризы. Клянусь жизнью моей матери, что я чист перед вами, как младенец. Если все же ваши опасения имеют достаточно оснований, постарайтесь принять какие-нибудь меры…»
Но 4 января 1856 года, в день отплытия, Вирджиния была беззаботна. Все ее мысли были заняты предстоящим путешествием Генуя — Марсель, она сновала из комнаты в комнату, с одинаковой нежностью одаривая поцелуями Бентивольо, Амброджио Дориа, приехавшего, чтобы попрощаться с графиней, и своего мужа, который отбывал вместе с ней.
Граф и графиня Кастильские ненадолго остановились в Марселе и 6 января прибыли в Париж. Они расположились в предложенной им роскошной квартире на верхнем этаже в доме номер 10 по Кастильской улице.
Скинув пальто, Вирджиния бросилась к окну и распахнула его. По улице ехали фиакры. Подавшись вперед, она увидела деревья парка Тюильри и улыбнулась. По иронии судьбы она поселилась на улице, название которой совпадало с ее именем, совсем рядом с дворцом, где жил человек, которого ей поручено было соблазнить.
9 января графиня Кастильская во всем блеске предстала перед парижским светом. Ее ввела в общество принцесса Матильда, которая большую часть своего детства провела во Флоренции со своим отцом, королем Жеромом, и хорошо знала деда Вирджинии, Антуана Кампоречо. Волосы графини украшали розовые перья. «Она была похожа, — сообщает нам граф де Рейсе, — на маркизу былых времен».
Ее окружили, комплиментам не было конца. Внезапно объявили о приходе императора. Графиня побледнела. Тот, кто должен был решить судьбу Италии, вышел к собравшимся. Она представляла себе его высоким, величественным, грозным. Небольшого роста, немного сутулый, он семенил на коротеньких ножках, взгляд его линяло-голубых глаз скользил по лицам.
Принцесса Матильда представила графа и графиню Кастильских императору. Взгляд Наполеона III немного оживился и вонзился в декольте Вирджинии. Остальным гости молча наблюдали за этой сценой. Наполеон III явно заинтересовался молодой графиней, он подкрутил ус и сказал ей какую-то любезность. Дамы затаили дыхание. Что ответит императору Вирджиния?
Впервые в жизни графиня оробела, не нашлась, что сказать в ответ, и потупилась.
Император, несколько разочарованный, отошел и сказал:
— Она очень красива, но, кажется, глупа.
Дамы, которые с момента появления Вирджинии в гостиной принцессы Матильды улыбками маскировали страстное желание показать зубы, восприняли это высказывание императора с восторгом.
Через несколько дней Вирджиния взяла реванш. 26 января экс-король Жером устраивал бал. Она появилась на балу, опираясь на руку своего мужа, в тот момент, когда Наполеон III собирался уходить. Узнав графиню, он поклонился ей и сказал:
— Вы опоздали, мадам…
Вирджиния присела в глубоком реверансе:
— Это вы, Сир, уходите слишком рано…
В этой фразе не было искрометного остроумия, но она была произнесена настолько игривым тоном, что свидетели этого диалога остолбенели от удивления. Что же касается Наполеона III, то он одарил благосклонным взглядом прекрасную флорентийку, столь явно желавшую пококетничать с ним.
В тот же вечер Бацочи, о котором Вьель-Кастель говорил, что «он доставлял в постель императора всех особ женского пола, приглянувшихся Наполеону III», получил приказ внести Вирджинию в два списка — «текущий» и «резервный» — кандидатур на высочайшее внимание.
Рыбка клюнула. И вовремя.
16 января царь признал себя побежденным, и газеты трубили о том, что перемирие будет заключено в феврале на Конгрессе, который должен состояться в Париже. Парижане развешивали на окнах флаги. Готовились празднества и балы.
Кавур собирался приехать из Турина в Париж, чтобы участвовать в работе Конгресса. В письме к Вирджинии он торопил события:
«Добейтесь своего, кузина, любыми средствами добейтесь!»
Графиня Кастильская не нуждалась в его советах. У нее уже был готов план, как заставить Наполеона III учесть интересы Италии в момент подписания мирного договора. Ей необходимо было встретиться с ним. И встретиться без промедления.
Можно представить себе, как она обрадовалась, получив от Его Высочества приглашение на бал 29 января во дворец Тюильри.
Рыбка не просто заглотила наживку, но и сильно дернула леску. Оставалось только выудить ее.
19 января в девять часов вечера главный церемониймейстер дворца объявил:
— Граф и графиня Кастильские!
Все взгляды устремились на дверь. Вирджиния, в голубовато-серебристом, под цвет ее глаз платье, впервые перешагнула порог дворца Тюильри. Легкой походкой она, сопровождаемая мужем, направилась в Тронный зал.
Присев в глубоком реверансе перед Наполеоном III, она дала ему возможность обшарить похотливым взглядом щедрое декольте. Император, как свидетельствуют очевидцы, был до глубины души взволнован открывшимся зрелищем.
Графиня выпрямилась, на мгновение встретилась взглядом с императором и проследовала в зал, отведенный для игр. Она была уверена в себе. Ей не пришлось долго ждать.
Через несколько минут император оставил трон и отправился искать молодую графиню. На следующий день Вирджиния писала в своем дневнике:
«Император говорил со мной. Все это видели и сочли нужным оказать мне внимание. Я смеялась…»
У нее были основания для веселья, все складывалось самым удачным образом для ее «миссии».
Император становился все более предупредительным по отношению к графине, о чем свидетельствуют записи в ее дневнике:
«Суббота, 2 февраля. В девять часов я отправилась на бал в Тюильри и пробыла там до двух часов. Император беседовал со мной и угощал апельсинами…
Вторник, 5 февраля. Была на костюмированном балу у месье Ле Хон, где разговаривала с императором. Он был в маске…
Четверг, 21 февраля. Напудренная, с жемчугом и перьями в волосах, была на концерте в Тюильри. Приглашены были только дипломатические лица. Обедала с императором, разговаривала с ним…
25 февраля. Посетила концерт по случаю мирной Конференции, открывшейся сегодня…»
В тот вечер Вирджиния, должно быть, имела важный разговор с императором, касавшийся политики. На следующий день Кавур, прибывший в Париж, писал своему другу Луиджи Чибрарио, который в его отсутствие исполнял в Турине должность министра иностранных дел:
«В понедельник, 25 февраля, мы выступили на арену. Считаю необходимым предупредить вас, что я подключил к делу известную своей красотой графиню XXX, которой я поручил обольстить и, если представится случай, соблазнить императора.
Вчера на концерте в Тюильри она приступила к возложенной на нее миссии».
Объединение Италии было в хороших руках.
Пока Вирджиния, оставаясь в тени, хлопотала на благо своей страны, Париж ликовал по поводу открытия Конгресса. Праздничная атмосфера чувствовалась во всех его кварталах. Народ в очередной раз поверил, что новое соглашение гарантирует мир на ближайшую тысячу лет.