— Меня можешь не спрашивать — я не пользуюсь на сей счет доверием дедушки. Мне одно известно: за домом наблюдают. Сперстоу конечно же обнаружил часовых и поднял шум. Он поехал в Рай, заставил Оттершоу сойти с таможенного корабля и спросил, какого дьявола тот затевает. Я лично при этом не присутствовал, но мне рассказывали, что там был приличный скандал. Оттершоу вышел из себя, потому что Сперстоу обвинил его в том, что он готов обыскать Довер-Хаус, хотя, конечно же, не мог сделать этого без ордера.
— А что, подобное проявление праведного негодования со стороны Сперстоу рассеяло все подозрения? — поинтересовался Винсент, возвращая свою табакерку в карман и смахивая крошки табака с рукава носовым платком.
— Лично мои бы подозрения не рассеялись, — сказал Клод. — Если бы вышел такой тип с лицом висельника и стал бы говорить о своей незапятнанной репутации, я бы просто отдал его под следствие. Слишком уж он темнит. Если уж на то пошло, могу поспорить, по всему дому распихана контрабанда!
— Каким же образом она туда попала? — запальчиво спросил Ричмонд. — Каждый раз, когда до береговой охраны доходят слухи о прибытии большой партии нелегальных товаров, Оттершоу выставляет вдоль подъездной аллеи драгун, но они еще ни разу ничего не увидели и не услышали. А другого подхода к дому нет, только через калитку, которая ведет из зарослей кустов, но вряд ли ею кто-то воспользуется. С одной стороны, скрип ее слышен за полмили, а с другой — любой, стоящий на посту у главного подъезда, не может не заметить, если кто-то выйдет из кустов.
— Верно, — согласился Винсент. — Если, конечно, предположить, что тот, кто стоит на страже, — человек с храбрым сердцем — в чем я сильно сомневаюсь — и не покинет своего поста. Местные жители своими рассказами о привидениях прекрасно поддерживали драгун, особенно в ночном дозоре.
— Уж несомненно, — ухмыльнулся Ричмонд. — А знаете, один парень в «Синем льве» говорит, что ребята чертовски не любят этот пост. Если верить ему, они видели в Довер-Хаус привидений больше, чем можно себе вообразить. Не думаю, что они осмеливаются приближаться близко к калитке, но это не важно, поскольку они следят за аллеей — ведь именно по ней будут доставлять контрабандный груз. Но самое смешное, что в ночь переброски контрабанды Оттершоу сосредоточил все силы там, а транспорт с товаром оказался в нескольких милях к западу и благополучно миновал береговую охрану, не успела та и глазом моргнуть.
На лице Винсента ясно читалось изумление.
— Ты замечательно информирован! Откуда тебе все это стало известно, малыш?
Ричмонд рассмеялся:
— От моего матроса, конечно. Господи, представьте себе: что бы на побережье ни случилось — тут же становится известно Джэму Хорделу!
— Я совсем забыл о твоем матросе. А что, он тоже состоит в братстве контрабандистов?
— Я у него не спрашивал.
— Знаешь, что я тебе скажу, Ричмонд, — внезапно вмешался Клод. — Чтоб мне провалиться, ты слишком легкомыслен! Если не поостережешься, будешь выглядеть не лучшим образом. И можешь быть уверен, именно благодаря своему матросу. Более того, тебе не следует ставить свою яхту в таких местах, где любой может спустить ее на воду, и ни одна душа этого знать не будет. Ты окажешься в очень неприятном положении, если выяснится, что на твоей яхте перевозят контрабандный товар. Всем попятно, что если этого еще не произошло, то наверняка случится в одну из ближайших ночей.
— Не понимаю, почему это Ричмонд должен оказаться в неприятном положении, если его яхту украдут и воспользуются ею для неблаговидных целей. Тем не менее, я впечатлен твоей пламенной речью, — сказал Винсент. — А ты что же, взял и Ричмонда под свою опеку, так же как и Хьюго?
— Не волнуйся, Клод, — вмешался Ричмонд, на устах его играла самоуверенная улыбка. — Для Джзма взять без моего разрешения яхту — все равно что украсть мои часы! И он не позволит этого сделать никому!
Клод с выражением глубокого скептицизма на лице посмотрел на юношу так, словно хотел что-то сказать, но в этот момент в комнату вошел его отец, и предмет разговора пришлось оставить.
Мэтью, готовый к отъезду из усадьбы Дэрракоттов, сделал еще одну попытку убедить Винсента последовать его примеру. Он потерпел неудачу, поскольку самая что ни на есть банальная причина финансовых затруднений Винсента заставила того не только ублажать своего деда, но и прекратить траты на жизнь в столице до прихода конца квартала, который должен был облегчить эту ситуацию. Винсенту было прекрасно известно, как сильно Мэтью презирал каприз лорда Дэрракотта одаривать своего внука немалыми суммами, на которые старик скупился для собственного сына. Винсент не дал отцу никакого объяснения, и Мэтью отправлялся назад в Лондон в ужасно взвинченном состоянии, частично умеряемом способностью его жены контролировать то, что, по его предчувствиям, становится все более и более опасным.
— Дорогой сэр, — сказал Винсент, — будет чрезвычайно нелюбезно — почти варварски! — оставить моего дедушку в этот час испытаний. Я даже и помыслить об этом не могу. Но, умоляю вас, избавьте нас от присутствия Клода!
Но Мэтью проигнорировал эту просьбу, и Клод тоже остался в усадьбе Дэрракоттов. Он не получал никакой поддержки от хозяина, но никто не почувствовал, что существование на лоне природы его утомляло. А еще меньше чувствовалось, что Клод лелеял реальную надежду переделать своего громадного кузена, так как его первый энтузиазм не выдержал и нескольких препятствий, вставших перед ним. Хотя он частенько исправлял йоркширский диалект Хьюго и время от времени делал попытки сделать из него хоть какого-нибудь приверженца моды, всем было ясно, что не это — причина пребывания Клода в Кенте. Дело было в том, что поручение его дедушки заставило Клода отклонить приглашение на длительную увеселительную поездку в другую часть Англии, поэтому оказалось, что ему просто негде провести несколько недель, возвращение же в дом на Дюк-стрит в разгар сезона было совершенно неприемлемо. Клод ни за что бы не остался в усадьбе Дэрракоттов на столь продолжительное время, но он не скучал, как его более энергичный и гораздо более бьющий на эффект братец.
Несмотря на большие запросы в одежде, вкусы Клода были незатейливы, и поскольку напряжение, в которое он себя ввергал, стараясь стать заметной фигурой в мире моды, было довольно изматывающим, в действительности он был почти рад провести несколько недель подальше от света, что он называл восстановительной переменой места. Здесь он мог попробовать различные милые его сердцу новые модные штучки, не портя их опасением, что самые ярые приверженцы моды могут счесть, что он заходит слишком далеко. Ведь хотя Клода и встречали резкой критикой в лоне собственной семьи, его семейство было столь неискушенным в делах моды, что это не расстраивало его. Дед придерживался стиля готики, отец никогда не стремился занять хоть какое-то место в рядах поборников моды, Ричмонд был еще неоперившимся юнцом, ничего не смыслящим ни во вкусах, ни в делах высшего света, а Винсент так явно черпал свое презрение из зависти, что Клод спокойно мог его игнорировать. Замечания же Хьюго, само собой разумеется, были ниже его достоинства, кроме того, Хьюго никогда не критиковал его внешнего вида — он рассматривал каждую новую экстравагантную выходку Клода с благоговейным трепетом и восхищением и лишь один только раз выказал предательское неприятие.
— Эй, неужели вы собираетесь поехать в Рай в таком виде? — вырвалось у майора помимо воли, когда Клод спустился вниз по лестнице в великолепном наряде для задуманной поездки.
— Конечно собирается, — ответил Винсент, который, как на грех, вышел в самый неподходящий момент из библиотеки. — Клоду, мой дорогой кузен, как никому другому, нравится почистить перышки под восхищенными взглядами местного населения. И не пытайтесь удерживать его!
Клод был доведен до ярости и наверняка отплатил бы брату лаконичным отпором в стиле, который выбрал в то утро, если бы не вмешался Хьюго, мягко, но неизбежно выставляя его из дома, приговаривая:
— Нет, если вы затеете ссору, мы никогда не доедем до Рая!
Клод с возмущением забрался в поджидающую двуколку, собрав вожжи в одну элегантно затянутую в перчатку руку. Хьюго уселся рядом с ним. Клод приказал груму отойти прочь от пары усталых кляч, позаимствованных из конюшни дедушки, и дернул вожжи. Он проигнорировал искренние настоятельные просьбы, исходящие от Винсента, который даже соизволил выйти из дома, чтобы полюбоваться его отъездом, — просьбы, чтобы тот не вывалил своего кузена в сточную канаву. Эта шпилька, однако, пролетела мимо цели, поскольку Клод, хотя и ни в коей мере не являлся верхом совершенства, умел довольно сносно управлять двуколкой. И он доказал это, с шиком свернув на первый поворот аллеи, — подвиг, который почти вернул ему утерянное хорошее настроение, так как прекрасно знал, что Винсент наблюдает за ним.