Малерт был финансистом. По-разному шли дела его фирмы, и он привык к превратностям судьбы. Но в последние несколько месяцев стало очевидно, что он приближается к краху с неизбежностью, приводящей в отчаяние. Оказавшись по уши в долгах, атакуемый со всех сторон конкурентами, на снисходительность которых нечего было и рассчитывать, он чувствовал себя на краю гибели. Что привело его к этому? Невезение, неуверенность в своих силах, чрезмерный риск? Когда-то прежде он допускал разумный риск в делах, но нынче любые начинания Малерта оборачивались против него же.
Этот роковой период начался с тех самых пор… он помнит тот злополучный вечер, когда внезапно обнаружил, что утратил любовь Сильвии, своей жены. Болезненная гримаса исказила его рот при печальном воспоминании о безумной ярости, которая тогда захлестнула его, едва он получил доказательства того, что Сильвия обманывает его, впутавшись в банальную историю: постыдную, как полагал Малерт, связь с Виаром, молодым человеком без определенной профессии, которого он взял к себе на службу сначала в качестве секретаря, а затем сделал споим доверенным лицом. И ведь только из чистой симпатии, потому как не считал его способным даже к такого рода работе.
Из чистой симпатии… Вот и Сильвия попалась на тот же крючок. Закрутила пошлый любовный роман с этим беспутным Виаром. И надо же было Малерту еще и частенько приглашать его в гости! Это ничтожество, эту посредственность, этого человека, не сумевшего добиться хоть какого-нибудь положения в обществе. Было, правда, у Виара одно недосягаемое для Малерта преимущество — молодость: Виар оказался ровесником Сильвии, которая была на двадцать лет моложе своего мужа.
Значит, это судьба. Финансист снова обмяк лицом — злость прошла. И все же он корил себя сегодня за свой необузданный гнев, которому дал волю, когда почти в безумном состоянии расправился с любовником, вышвырнув его за дверь. Теперь он простил его. Малерт решил, что должен был сделать это, — а он никогда не менял своих решений. К тому же сегодня вечером, именно сегодня вечером, более чем когда-либо ему хотелось помнить только те дни их нежной любви с Сильвией, когда они поженились: ее совсем юную, себя — в расцвете сил…
Воспоминания нахлынули с такой силой и отчетливостью, что Малерт не смог подавить в себе страстное желание снова увидеть ее такой, какой она была в ту пору: он поднялся и направился к старому секретеру, на котором стояла фотография прежней, юной Сильвии. Проходя мимо окна, он инстинктивно украдкой глянул в ночную тьму и неожиданно еле заметно вздрогнул. Потом, слегка взволнованный, схватил снимок Сильвии и долго всматривался в него. Финансисту захотелось вдруг перенести фото на письменный стол, чтобы поставить перед собой. Но, опомнившись, он тут же водрузил его на обычное место и живо вернулся к своему стулу.
— Глупо, — подумал он вслух. — Это может вызвать подозрения.
Он собрался было снова сесть, но, спохватившись, решил, что следовало бы в последний раз внимательно осмотреть комнату.
В углу ее, хорошо освещенном, стоял распахнутый настежь сейф, который не мог не привлечь внимания любого случайного бродяги, отважившегося заглянуть в ярко освещенное окно. Хотя ничего противоестественного в этом факте вовсе не было: все секретари Малерта знали его привычку к беспорядку. В сейфе лежала довольно толстая пачка кредитных билетов. Он еще раз пересчитал их: сумма была приличной — двадцать пять тысяч новых франков. Такую он уже погасил. Эта составляла сальдо, разницу, которую ему удалось урвать в результате последней финансовой операции… Он должен был красть, причем, нисколько не смущаясь, чтобы раздобыть себе такую сумму. Да, он вор! Но ведь не какой-то там взломщик-грабитель, а вор тонкий и умный — злоупотребляющий доверием, занимающийся подделкой документов. Завтра, должно быть, его махинации откроются всем. Но это уже неважно. Главное для него было в том, чтобы обеспечить будущее Сильвии, ее безбедное существование и счастье, пусть даже с Виаром. Он решил так однажды и навсегда.
Когда улеглась его первая ярость, вызванная изменой жены, случилось так, что неожиданно для самого себя Малерт стал испытывать к ней необъяснимо трогательные чувства; и день за днем, чем больше он мрачнел, думая о ее будущем, тем сильнее его пронзала неуемная жалость к жене. Он разбирался в людях. Так он, по крайней мере, считал, и потому был уверен, что Виар никогда не сможет добиться блестящего положения в обществе (во всяком случае, с тех пор, как Малерт пристрастно следил за ним, тот находил себе лишь малопривлекательные, непрестижные должности), то есть Виар просто не способен заработать достаточно денег, чтобы сделать жизнь Сильвии счастливой. Мысли о счастье по-прежнему любимой жены стали до такой степени навязчивыми, что вытеснили все другие желания. В женщинах он как будто тоже разбирался. И был уверен, в частности, что прекрасно изучил нрав и вкусы Сильвии. Он знал о ее любви к роскоши — и немало средств вложил в то, чтобы окружить ее великолепием, достойным ее красоты, особенно в пору расцвета.