Глава 11
Алексей
Следующим новшеством, введенным доктором Карцевым, стал совместный прием пищи.
Теперь три раза в день все пациенты собирались в большой комнате со стенами, выложенными песочного цвета плиткой. Как и во всех остальных, в этой комнате не было окон. Зато имелись пять квадратных столиков на тонких кривых ножках. Как в забегаловке «Вилы», куда меня, бывало, отец водил, когда забывал купить на ужин какую-нибудь дрянь, которую можно было разогреть за пару минут. Еда в этих «Вилах» была ненамного вкуснее той, что готовил отец в микроволновке.
Нас рассаживали за столики по двое.
Поскольку всего в пансионате было семь пациентов, кто-то непременно оставался один. Этим кем-то все время старался оказаться я. Потому что, честно говоря, меня пугали мои товарищи по несчастью. Но доктор Карцев настоятельно требовал, чтобы я непременно составлял кому-то компанию.
– Вы, Алексей Алексеевич, оказываете на других больных благотворное воздействие, – так он мне сказал.
Я совсем недавно смотрел по телевизору передачу про то, как депрессивных больных лечат путем общения с животными. Ну, то есть они гладят кошек, обнимаются с собаками и козами. С дельфинами в бассейне плавают. А доктор Карцев, получается, решил использовать меня вместо дельфина. Или вместо козла?
Мои товарищи по несчастью – это просто супердепрессивная гвардия. Ничего более депрессивного даже представить себе невозможно.
Помимо Николая Несторовича, с которым я уже успел познакомиться в тренажерном зале, в число больных, проходящих лечение в одном со мной пансионате, входили еще несколько человек.
Два древних старца с морщинистыми, как шкурки запеченных яблок, лицами, провалившимися, беззубыми ртами, вечно слезящимися глазами, жидкими волосиками, прилипшими к черепам, и трясущимися руками. К тому же, оба, по-моему, были глухими. Во всяком случае, они никак не реагировали на обращенные к ним слова. Для того чтобы привлечь внимание кого-то из них, требовалось помахать у него перед лицом ладонью. Звали их, как сказал доктор Карцев, Пал Палыч и Сил Силыч. По-моему, он эти имена выдумал. Хотя старикам было все равно. А остальным и подавно.
Женщина на вид лет сорока. Доктор Карцев представил ее как Ксению. У нее темно-русые коротко подстриженные волосы, широкое, круглое лицо с крупными чертами. И фигура у нее под стать лицу – округлая, крепкая, но из-за малоподвижного образа жизни – оплывшая. Ксению нельзя назвать ни красавицей, ни уродиной. Она самая что ни на есть обычная женщина. Ксения молчалива и угрюма. Ест она, уткнувшись взглядом в тарелку. Закончив есть, взгляда не поднимает. Сидит, низко опустив голову и сложив руки на коленях. Ни на какие вопросы не отвечает. Доктор говорит, что из-за хронической депрессии Ксения сидит на каких-то сильнодействующих транквилизаторах. Надо же, у нее депрессия! Можно подумать, все остальные тут веселы и жизнерадостны.
Вторую женщину зовут Ольга Николаевна. Она лет на десять моложе Ксении, но доктор Карцев почему-то представил ее именно так, по имени-отчеству. Вот Ольга Николаевна как раз стопроцентно попадает в категории дурнушек. Все у нее слишком. Фигура слишком худая, грудь слишком плоская, нос слишком длинный, губы слишком тонкие, глаза слишком бесцветные, даже линзы очков слишком толстые. Своим темным, почти черным волосам она пытается придать подобие прически. Но лучше бы она этого вообще не делала. То, что творится у нее на голове, можно охарактеризовать двумя словами: тихий ужас. По характеру Ольга Николаевна – полная противоположность Ксении. Не знаю, на каких уж таблетках она сидит, только ее отличительной чертой является ярко выраженная гиперактивность и чрезмерная говорливость. Все части тела ее находятся в непрерывном хаотичном движении. Она одергивает рукава, приглаживает волосы, поворачивает кольцо на среднем пальце, поправляет очки, меняет местами вилку с ложкой, передвигает тарелку сначала влево, затем – вправо, берет солонку, чтобы убедиться, что в ней есть соль, пересчитывает салфетки… Одним словом, совершает тысячу совершенно ненужных действий. И, самое ужасное, что при этом она все время говорит. Вернее, произносит множество ничего не значащих слов. С истории о том, как она жила со своей мамой, Ольга Николаевна внезапно перескакивает на рецепт приготовления курицы в пакете, который совершенно непостижимым образом вдруг превращается в рассказ о спаривании лягушек в пруду. Не стоит даже пытаться перебить ее – Ольга Николаевна не слушает никого, кроме себя. Она говорит, говорит и говорит без умолку, двигает руками, совершает непонятные манипуляции со столовыми приборами, подмигивает, усмехается, морщит нос, корчит какие-то совершенно невообразимые физиономии… Честное слово, от всего этого можно с ума сойти. Притом что все остальные мои товарищи по несчастью – законченные неврастеники, флегматики и маразматики, самое мучительное испытание для меня – вкушать пищу за одним столом с Ольгой Николаевной.