Нужно учесть. Обязательно нужно учесть. Сколько всего нужно обязательно учесть! Право, жаль, что Ленина нет. С ним было проще, с ним нужно было учитывать одного только человека, самого Ленина, остальных же поскольку-постольку.
— А мавзолей устроить на самом видном месте, на Красной Площади, — развил он мысль Кобы.
— И каждый год парады! Прямо перед стеклянным гробом! — продолжил Коба, но, оборвав полет мысли, спросил:
— Так когда тело Ильича прибудет в Москву?
Дзержинский достал часы, швейцарские, но в простом нейзильберовом корпусе, щёлкнул крышечкой.
— Полагаю, часа через полтора траурный поезд прибудет на Саратовский вокзал. Представители трудящихся уже направлены на встречу с телом вождя. И здесь, в Кремле, готовятся. Без размаха, чтобы не было ощущения отрепетированности.
— И об этом ты подумал, — похвалил Коба. — Ну, а что с теми? С теми, кто там, в усадьбе?
— Мы подняли батальон ОГПУ, усиленный полубатареей трёхдюймовок. Сейчас Горки — настоящие Горки, Горки-прим, — окружены, все подъезды контролируются. Когда подвезут снаряды, начнём
— Подвезут?
— Пушки отдельно, снаряды отдельно. Во избежание эксцессов. Я решил, — тут Феликс решил не прятаться за «мы», — решил использовать новейшие фосфорные снаряды. Пять дюжин снарядов. Сгорит усадьба, и очень хорошо.
— Но почему фосфорные? Чем обычные не угодили?
— Обычные тоже будут, достаточно. Это если фосфорные не справятся. А почему? Нужно же на ком-то опробовать, не на кошках же тренироваться.
— Почему на кошках?
— Наши химики свои снаряды на кошках испытывают. Дёшево и сердито, говорят.
— Нам не нужно дёшево, мы ж не с кошками воевать будем. Неужели трудно найти сотню-другую врагов советской власти?
— Не лезь в людоеды, Коба. Уж больно много желающих, затопчут. Доброта — могучая сила, к добрым тянутся, добрых любят. И если приходится кого-то расстреливать, то лишь для защиты Добра от Зла.
— Да, да. Католики настолько боялись пролить кровь, что норовят сжечь заживо. Вижу-вижу. Но оставим. А с поездом что? Удалось задержать?
— С поездом сложно. Разбираюсь. Были разосланы телеграммы с требованием прекратить движение. Но все — представляешь, Коба, все ответили: «ваше распоряжение о беспрепятственном внеочередном пропуске поезда номер один выполнено!» Или «будет непременно выполнено!»
— А телеграфист ваш? Не ставленник ли Троцкого? Ты ему одно, а он рассылает другое?
— Проверил. Собственноручно отбил телеграмму. С тем же результатом. Буду разбираться. Уже разбираюсь. Поднял журнал станции Герасимовской. Не соврал начальник, получил такую депешу — обслужить в первую очередь. За моей подписью.
Тут не один человек старался, тут кубло. Но ничего, каждый камушек перевернём, каждую мокрицу вытащим на свет. Поезд не иголка, отыщется. И доктора найдём, и таинственных пассажиров найдём. Есть люди. Знают. Умеют. Могут. Нужно только отдать приказ.
— Ты об Иностранном отделе говоришь? — показал осведомленность Коба. — Трилиссер и его компания? Ну, поглядим, поглядим, — и пошёл за кипятком.
Многое знает Коба. То, что ему знать полагается, и то, что ему знать не полагается.
Не страшно.
Сейчас — не страшно.
От автора.
Почему Дзержинский не любит подземелий, что произошло в тысяча девятьсот двенадцатом году в далёкой Швейцарии, можно прочитать в повести «Швейцарское рождество», составной части книги «Арехин в Арктике», https://author.today/work/138767
Глава 9
22 января 1924 года, село Капорное Троцкого уезда Петроградской губернии
Особая Комиссия
— Мы сойдем не доезжая две версты до станции, — сказал доктор.
— А почему не на станции? — спросил Ленин. В вагоне тепло, в вагоне уютно, в вагоне пусть ложное, но чувство совершенной безопасности. А высаживаться в поле? На мороз?
— Для конспирации, — пояснил доктор. — В отсутствии лишних глаз.
Конспирация — это понятно, важно, необходимо.
— У вас есть десять минут. Готовьтесь, — сказал доктор, и деликатно вышел.
А чего готовиться-то? Нищему собраться — только подпоясаться.
Но Мария и Надя думали иначе.
— Всего десять минут? Предупреждать нужно хотя бы за час!
Но ничего, успели, справились.
Поезд замедлил ход, плавно, едва заметно. Потом и вовсе остановился.
В окно Ленин видел: простор, простор, и ничего кроме простора. Глазу не за что зацепиться, а ведь сколько лет губерния была важнейшей в стране! То ли дело Германия, где куда ни глянь, взгляд упирается либо в церковь, либо в крепость, либо в завод.
Вернулся доктор.
— Пора выходить?
— Стоянка поезда — пять минут, — ответил Магель.
Послышался стук, потом лязг.
— Что это? — насторожилась Мария.
— Автомобиль покидает вагон.
— Автомобиль?
— Разумеется. Готовим к поездке.
Стало веселее. В автомобиле тоже тепло и уютно.
Клаксон у автомобиля негромкий, но пробирающий до мозга костей.
— Пора!
Надя и Мария подхватили чемоданчики, а он спустился так, налегке.
В первые мгновения он не узнал автомобиль. Был чёрным, стал белым.
— Конспирация, — снова сказал доктор. — Это меловая смесь, и только. Помыть в теплой воде, и вернется черный цвет.
Умно.
— А… дорога?
— Наш автомобиль — внедорожник. Для него невозможного мало. Вы забирайтесь в салон, я присоединюсь через минуту, — доктор отошёл к вагону, стал о чем-то говорить с негром и турком. Слух у Ленина после выздоровления отменный, но мешало шипение паровоза.
Пришлось забираться в салон. Странно, но внутри было тепло. Верно, шофёр запустил мотор заранее, прогрел. Предусмотрительно.
Из окошка салона он видел, как турок и негр поднялись в вагон, и поезд медленно-медленно возобновил движение.
— А эти товарищи? — спросил он доктора, когда тот сел рядом. Не с шофёром рядом, а с ними, в салон.
— Они едут в Питер, — и, предвосхищая вопрос, добавил:
— Для конспирации. Вас будут искать, это неизбежно. Во все концы полетят — и уже летят — телеграммы: найти и задержать. Но не Ленина, нет, как можно? Для всех вождь мирового пролетариата мёртв. Искать будут приметных людей, а кто у нас самый приметный? Самый приметный у нас Антуан. Мустафа тоже выделяется. И когда их увидят в Петербурге, чекисты дружно устремятся за ними. Что нам и требуется.
— А это… А это не опасно? — Ленину было жаль негра. С негром было спокойнее, негр излучал уверенность и силу.
— Опасно, конечно. Если чекисты перейдут к решительным действиям, им не позавидуешь.
— И не жалко? — некстати спросила Мария.
— Не очень. Они сами выбрали свой путь.
— Мне жалко, — сказала Мария. — Негр, угнетенная нация, жизнь, полная страданий…
— А, вы имеете в виду Антуана? Я-то думал, что речь идет о чекистах. Нет, Антуана и Мустафу жалеть нужды нет, — но продолжать не стал, сменил тему:
— Сейчас мы поедем в сельцо Капорье, Троцкий уезд. Там пробудем сегодняшний и большую часть завтрашнего дня. А завтра поздним вечером отправимся в Финляндию.
— Почему только завтра? — спросил Ленин.
— Таков план. Остановимся мы не в самом селе, а на мызе Зиновьева. Там, в бывшем господском доме, располагается санатория для командного состава Красной Армии, и примут нас со всем почтением. Потому что мы — это инспекция, рассматривающая санаторию на предмет способности оказывать помощь раненым и пораженным в грядущей войне.