Мать страдала, и болела
сердцем истомленным,
и скончалась, опочила
на лугу зеленом.
Руска над ее могилой
плачет на погосте.
Куздо часто навещают
недобрые гости.
Гости — турки, иноверцы,
все зовут молодку,
чтоб им кланялась пониже,
подносила водку;
чтоб им руки обмывала,
как они велели,
чтоб в углу им расстилала
мягкие постели.
Куздо — туркам друг-приятель,
человек знакомый,
он пашей турецких часто
принимает дома.
Халим-бей в гостях нередко
у него бывает;
Кырджи-Осман Дебрелия
другом называет.
С турками пьет кофе Куздо
в городе нередко,
говорит с Хаджи Махмудом —
«Как, здоровы ль детки?».
*
Старый Лулчо Панов Куздо
люто ненавидит,
ходит с посохом, в онучах,
все он знает, видит.
Множество вещей старинных
у него в жилище,
древние монеты, клады
он упорно ищет.
Про царей читал он древних —
Дария и Пора,
славную «Александрию»
вслух читал средь сбора.
Слушателей книга эта
очень занимала.
Он рассказывал старухам
и про Буцефала.
В девяти соседних селах
он прослыл ученым,
он нередко прибавляет
ко словам мудреным!
«Этот Куздо не из наших,
из чужого рода,
Не могла родить болгарка
зверя и урода.
Фармазон или католик
он на наше горе;
и об этом с кем угодно
я всегда поспорю.
Золотой в заклад поставлю,
что нашел под башней.
Агарян он приглашает
ночью в дом свой страшный!..»
Так в корчме дед Лулчо Панов
обличал сердито, —
с посохом в лаптях историк.
Сельский знаменитый.
Просвещал дед Лулчо Куздо
мудростью великой:
«Слушай, Куздо, я наставлен
сокровенной книгой.
У тебя — богатство, деньги,
ты — богач спесивый;
у тебя — стада большие,
и луга, и нивы.
Если бы дворцы имел ты
и сокровищ горы,
Дария царя алмазы
и богатства Пора –
все ж без доброты сердечной
зверем ты пребудешь
и червей кормить в могиле
черным телом будешь!»
Разъярился страшно Куздо,
как собака злая,
и прогнал он деда Лулчо
со двора, толкая:
«Ты расшатываешь царство
той бунтарской книгой,
ты дружишь с бунтовщиками,
ходишь к банде дикой!»
Возвратился гневный Лулчо,
и, чтоб не сыскали,
глубоко «Александрию»
закопал в подвале.
*
В это время храбрый Ботев
спрыгнул с парохода
и на берегу Дуная
возгласил: «Свобода!»
Поклонился он Балканам,
землю-мать целуя,
в бой повел свою дружину
за страну родную.
Всколыхнулись на Балканах
и леса и долы,
зашумели, загудели
города и села.
В деревенских мирных гнездах
среди гор высоких
в страхе прятались загорки
от врагов жестоких.
Слух разнесся, что подходит
армия султана
и что Куздо дом готовит
для Кырджи-Османа.
Знают все Кырджи-Османа,
он разбойник старый;
режут христиан нещадно
злые янычары.
О его делах злодейских
знают в каждой хате.
Кто, услышав это имя,
не пошлет проклятий?
День один по селам ездит,
три дня, не хмелея,
пьет по пол-оки ракию,
свирепеет злее.
Кто посмеет, кроме Куздо,
заводить с ним речи?
Кто пред ним с коня не слезет,
оробев при встрече?
Только Лулчо не боится
и, не беспокоясь,
взял кинжал, змею стальную,
и заткнул за пояс.
Глянул в лес, ружье взял в руки,
ведь стрелять он в силах,
кровь юнацкая взыграла
в стариковских жилах.
«Не смирюсь я,— он промолвил, —
с игом агарянским...
Наши близко... Мы воскреснем
в царстве христианском.
Так я вычитал в Писанье,
думал не однажды,
да и мой кинжал недаром
вражьей крови жаждет».
Он в корчме шептал селянам:
«Наши будут скоро...»
Вечером увидел — Руска
плачет у забора.
«Дочь моя,— он тихо молвил, —
Не томись в печали.
Ведь рука твоя не дрогнет?
Кровь не горяча ли?
Ты ведь знаешь — кто ты родом,
внучка деда Димо,
с кровью дедовской юнацкой
ты непобедима!
Спрячь кинжал... Свершить свой подвиг
ночью будь готова...
Да спасемся мы вовеки
верою Христовой!».
*
Гей, Кырджи-Осман приехал
(все загрохотало)
с бандою черкесов злобных,
смотрит зло, устало.
Прямо перед домом Куздо
он с коня слезает,
покрутил свой ус и грозно
хаты озирает.
«Эй, хозяин! — он окликнул. —
Коня поводите
и ко мне врагов султана
всех на суд ведите!»
Куздо поклонился низко,
наливаясь кровью,
у аги спросил смиренно,
как его здоровье.
Нацедили крепкой водки,
чтоб была хмельнее;
Руска подает им чаши,
от стыда краснея.
Выпили и захмелели,
смотрят пьяно, дико.
По селу же раздаются
жалобные крики.
Гость велит: «Налей, молодка!
Мы с тобой поладим!
Завтра двадцать комитаджий
мы на кол посадим!»