Ольбрихт и Штауффенберг, соблюдая строжайшую конспирацию, провели всю работу по разработке плана весьма тщательно и основательно. (Следует заметить, что выше приведены только те документы, которые сохранились или же дошли до нас в отрывочном виде в «Донесениях Кальтенбруннера»). Дополнительные приказы по плану «Валькирия» были распечатаны в нужном количестве копий женой Трескова и графиней Харденберг (тогда — Ове). Проделанная Штауффенбергом работа высоко ценилась его товарищами. Фриц Дитлоф фон дер Шуленбург даже назвал её «классической». «Мы уже далеко продвинулись бы вперёд, решись Штауффенберг на это пораньше»,— сказал он своей жене7. Дочь графа Юкскюлля Ольга фон Заукен передаёт такое высказывание своего отца: «Если весь этот заговор вообще имеет хоть малейший шанс на успех, то только с тех пор, как к нему примкнул Клаус. Он — движущая сила, та сила, которая вообще впервые придала форму всем нашим многолетним усилиям. Его можно уподобить теперь пальцу на спусковом крючке. А я уже стар и в данный момент вижу свою главную задачу в том, чтобы заботиться о Клаусе. Ведь без него всё дело лишено и сердца и головы»8.
При всём уважении к тщательно проделанной Штауффенбергом и Ольбрихтом разработке плана следует, однако, указать, что они ограничились исключительно подготовкой военного государственного переворота. Планом не предусматривалось с самого же начала призвать к действию народные массы; напротив, запрет митингов, демонстраций и листовок был предназначен сковать их революционную активность. Первый удар должны были нанести исключительно военные. Таким образом, акция мыслилась как военный путч, а не как народное восстание. Отсюда видно, что Штауффенберг тоже не до конца освободился от влияния антидемократического большинства заговорщиков.
В решении огромных задач Штауффенберг опирался на самоотверженную поддержку своих друзей. Капитан Гельмут Корде, сам находившийся на Бендлерштрассе, так отзывается об одном из них — Вернере фон Хефтене: «Его внутренний оптимизм превосходил и освещал собою всё остальное. Как в первый вечер, так и потом я никогда не видел его погруженным в уныние и подавленным, даже когда дело принимало серьёзный оборот... Он очень любил своих друзей и делал для них всё, что было в его силах... Вернер редко говорил о том, что наряду со своими служебными обязанностями занимается и совершенно иным делом. Иногда он лишь ронял несколько слов, что, мол, накануне опять работал допоздна: то до 12 часов ночи, то до 2—3 часов утра. И никогда — ни малейшего раздражения, никакого намёка на жалобу, что ему слишком тяжело. Каждое утро он пунктуально точно выезжал в своё управление. По большей части он сидел за рулём небольшого «мерседеса» рядом с полковником графом Штауффенбергом. Встречая меня по пути от станции метро к Бендлерштрассе, он обычно, если в машине было свободное место, останавливался или же радостно махал мне рукой»9.
Сам Штауффенберг не упускал ни одной возможности приобрести новых соратников, вёл беседу со многими офицерами, подробно обрисовывал им подлинное положение на фронтах и внутри страны, стремясь убедить их в необходимости активного сопротивления. Обер-лейтенант Урбан Тирш, которого Штауффенберг специально перевёл в Берлин, так описывает свою первую встречу с ним:
«Штауффенберг подал мне свою левую руку с такой сияющей радостью и с такой уверенностью, что можно было подумать, будто его тяжёлое увечье нисколько не мешает ему жить. Он дружески осведомился, как я доехал и как разместился в Берлине, а потом предложил закурить. Манера, с какой он разговаривал со своим офицером-порученцем, была столь непринуждённой, что мне редко приходилось видеть подобное в военной среде, да и то только на фронте. Телефонный звонок прервал нашу беседу, и Штауффенберг начал новый разговор. Смотреть, с какой живостью он говорил, как с полным знанием дела лаконично и уверенно давал распоряжения, было одно удовольствие... Закончив разговор по телефону, он снова повернулся ко мне... «Давайте прямо к делу, — сказал он. — Итак, всеми имеющимися в моём распоряжении средствами я готовлю государственную измену». Мы заговорили о неотвратимо безнадёжном военном положении, о том, что хотя переворот этого положения и не изменит, однако сможет сберечь много крови и помочь избежать страшного хаоса. Постыдное нынешнее правительство надо устранить. И он с серьёзным лицом добавил: «Удастся ли это, спорно, но ещё хуже, чем неудача, бездеятельно, словно паралитики, погрязнуть во всём этом позоре. Только активные действия могут помочь обрести внутреннюю и внешнюю свободу»»10.