Большинство опрошенных нами134 высказались в аналогичном духе. Таким образом, можно прийти к выводу: господствующей являлась всеобщая пассивность. Однако многие поддержали бы новое правительство, если бы оно немедленно заключило мир.
В известном смысле типичными для реакции на покушение и для царившего настроения являются следующие высказывания.
19-летний в то время ефрейтор Отто Ляйзеринг (профессия — наборщик), лежавший в госпитале в Тулузе, пишет: «Покушение совпало по времени с открытием второго фронта англо-американцами. Мы находились тогда под впечатлением обоих событий. Знаю только, что боевые действия во Франции нас интересовали больше, поскольку непосредственно нас касались... Сам я не был ни нацистом, ни антифашистом; мною владела только одна-единственная мысль: спасти свою шкуру. Среди нас, солдат, уже узнавших на Восточном фронте боевой дух Советской Армии, общая атмосфера была такая: «с нас хватит по горло». Мне хотелось, чтобы война кончилась как можно скорее... Вероятно, я и многие мои тогдашние товарищи поддержали бы новое правительство, лишь бы оно кончило войну... Среди простых солдат к этому времени насчитывалось уже мало фанатичных сторонников Гитлера. Конечно, в других частях могло быть по-другому. Фронтовой опыт, на мой взгляд, здорово просвещал солдат».
20-летний в ту пору ефрейтор С. из маршевого батальона в Тёплиц-Шёнау (Чехия) сообщает, что в его части объявили тревогу, усилили караулы и забаррикадировали казарму. Он и его друзья приветствовали покушение и поддержали бы всякое ненацистское правительство. Их мыслью было: «Что сделают с нами чехи? Нам нужно оружие, а затем — двигай домой»135.
27-летний унтер-офицер Вальтер Л. (профессия — прецизионный механик) из III школы связи ВВС в Кокинге (Бавария) заявляет: «Никакого активного движения Сопротивления мы в вермахте не чувствовали. Мы не были ни возмущены, ни напуганы... О том, что есть люди, способные и желающие создать новое правительство, мы ничего не знали... Мы были знакомы друг с другом в этой части сравнительно короткое время. Говорить открыто я не мог ни с кем. Неприятно подействовало на нас введение гитлеровского приветствия».
Бывший обер-фельдфебель авиации Герхард Упатель из комендатуры аэродромного обслуживания около Осло сообщает: «На следующий день [после покушения] я встретился с одним приятелем, с которым несколько лет назад познакомился на авиабазе за Полярным кругом. В это время он служил в части службы связи ВВС, состоявшей почти из одних австрийцев; в ней очень чувствовались антигитлеровские настроения. Мы пожалели, что покушение не удалось. Мы даже сами испугались, когда сказали друг другу своё искреннее мнение — ведь это было небезопасно. Больше почти никто из нас о покушении не говорил. А если кто-нибудь выражал своё возмущение (мне вспоминается один такой случай), все остальные с ничего не выражающими лицами заводили речь о чём-нибудь другом. Введение так называемого «германского приветствия» мы восприняли как курьёз и отдавали его довольно небрежно. У меня перед глазами до сих пор стоит один старый майор запаса, который и через несколько дней всё ещё отдавал честь по-военному»136.
Имеются свидетельства и о решительно отрицательном отношении солдат к событиям 20 июля.
19-летний ефрейтор Ф. (учащийся), служивший в 49-й пехотной дивизии, занимавшей опорный пункт на побережье Ла-Манша, заявил, что отнёсся к покушению с отвращением и считал заговорщиков предателями. «Новое правительство получило бы поддержку только против воли населения. Будучи изолированными в опорном пункте на побережье канала, солдаты реагировали на покушение враждебно».
Аналогичным образом высказался и 23-летний фельдфебель, командир взвода транспортировки зенитных орудий М. (без профессии). Он тоже был против переворота, видел в покушавшихся на Гитлера изменников и «воспринял всё так, как ему бы преподнесли. Товарищи реагировали так же».
Явно выраженное одобрение покушения наблюдалось только там, где солдаты и гражданское население находились под влиянием антифашистов.
Бывший санитар Герман Кох из 744-й санитарной роты в Польше, являвшийся участником движения Сопротивления и членом КПГ, сообщает:
«Первой же моей мыслью было: значит, среди офицеров есть такие, кто не согласен с Гитлером. Нам сразу стало ясно: фашистская армия разбита. Я придерживался взгляда, что офицеры были намерены покончить с войной. Однако я знал и то, что этот заговор против Гитлера не имел массовой базы, иначе было бы больше слышно о нём да и о других акциях в самой Германии. С другими солдатами об этих проблемах говорить было нельзя.