Так взгляды гёрделеровской группы влились во внутри- и внешнеполитическую концепции правых кругов Западной Германии (преимущественно в виде восстановления монополий и политики «европейского объединения»18). Более того: они дали возможность западногерманскому империализму под антинацистской маскировкой достигнуть империалистических военных целей уже после проигранной войны и несмотря на понесённое в ней поражение. Одновременно они яростно использовались для форсирования идейно-политической борьбы против Востока, то есть против страны-победительницы — Советского Союза, против Польши и Чехословакии, но прежде всего против антифашистско-демократической революции на Востоке Германии, причём делалось это под лозунгом борьбы против «тоталитаризма».
На поприще политического мародёрства подвизаются в ФРГ и некоторые историки.
Эти примеры не единичны. Они характеризуют основную тенденцию общественной оценки 20 июля реакционными кругами ФРГ и Западного Берлина. Характерно, к примеру, то, что написал нам один западно-берлинский священник: «Хотя я лично... играл лишь совершенно незначительную второстепенную роль, меня приглашают на ежегодно устраиваемые в (Западном) Берлине торжества памяти 20 июля. Но я не хожу на них, потому что там борьба против Гитлера сочетается со злобной враждебностью в отношении СЕПГ и ГДР»19.
Подобные действия реакционных кругов ФРГ и Западного Берлина говорят о логическом и последовательном осуществлении гёрделеровской линии — в данном случае о задуманной ими ещё в 1944 году попытке расколоть антигитлеровскую коалицию и, опираясь на западные державы, продолжить войну против одного лишь Советского Союза. Возникший вскоре после создания ФРГ союз гёрделеровцев с бывшими нацистами следует понимать не как противоречие, а как продолжение усилий некоторых участников 20 июля установить сотрудничество с эсэсовскими главарями.
Характерным для этой тенденции политики реакционных сил является высказывание бывшего военного министра ФРГ фон Хасселя, относящееся к 1964 г.: «Деяние 20 июля никоим образом не является нормой для поведения сегодняшних солдат. Оно совершалось в чрезвычайной исторической ситуации, которая не должна и не может повториться»20. Такие чрезвычайные ситуации могли бы, по Хасселю, возникать только в «тоталитарных» государствах, но отнюдь не в ФРГ, возглавлявшейся тогда правительством ХДС/ХСС.
Однако нынешний солдат бундесвера имеет дело с такой ситуацией, когда тон задают отнюдь не прежние антинацистские оппозиционные элементы, а в первую очередь бывшие гитлеровские офицеры, призывавшие держаться «до последнего».
Так, 3 сентября 1952 г. в заявлении христианско-демократического боннского правительства говорилось, что «все мы признательны тем носителям вооружённой силы нашего народа, которые в рамках высоких солдатских традиций с честью воевали на суше, на воде и в воздухе» в годы второй мировой войны21. Солдату бундесвера заявляют, что «как трагически повиновавшиеся, так и мужественно неповиновавшиеся стоят ныне в одном строю»22. Эта формула «как... так и...» создала курьёзную ситуацию, при которой солдат бундесвера должен одновременно чтить и уважать память не только полковника Штауффенберга, но и в первую очередь его убийц и всех тех прочих ещё живых нацистских офицеров, которые нанесли Штауффенбергу удар в спину.
Однако в последние годы участники заговора всё более отходят в культивируемых бундесвером традициях на задний план. При этом предпринимаются попытки полностью интегрировать все прогрессивные силы заговора в гёрделеровскую группу, свести на нет принципиальные противоречия между Гёрделером и Штауффенбергом. Это особенно типично для биографии Штауффенберга, написанной Крамарцем. В то же время предпринимаются попытки преподнести всех гитлеровских генералов и офицеров как более или менее тайных борцов Сопротивления путём пустой болтовни о «жертвенном пути генералов и адмиралов»… Причём военнослужащим бундесвера внушают, что главные достоинства, служащие образцом, — это такие «солдатские добродетели», как «выполнение долга», «повиновение» и т. п.23.