Пройдя весь путь подневольного существования в сиротских приютах, они понимали тяготы арестантского бытия и не стремились сделать жизнь заключенных еще горше. И если уж эсерки, априори ненавидевшие Российскую империю вообще, а таких ее недостойных отпрысков, как жандармы и тюремные надзиратели, — в десятикратном масштабе, отзывались об этих девушках с уважением, значит, новые надзирательницы того стоили.
Как ни странно, у меня не только приняли передачу, но даже разрешили десятиминутное свидание с арестованной Танненбаум, хотя на свидания в тюрьму допускались обычно лишь родственники арестантов. Лидии тут явно были позволены некоторые льготы, вероятно, господин Васильев, занимавшийся ее делом, ожидал от нее в знак признательности ценных сведений о работе шпионской сети.
Я знала, что в Новинке, в отличие от многих других тюрем, арестанткам не разрешают (наверно из соображений гигиены) носить собственную одежду и выдают казенный наряд?
Однако, когда я увидела Лидию, я была просто поражена — широкое, длинное, совершенно бесформенное платье из полосатого тика (серая полоса чередовалась с синей, как на дешевом матрасе), огромные разбитые туфли из грубой кожи, застиранный белый платочек на голове…
Но главное — лицо, в котором было ни кровинки, только глаза, ставшие совершенно огромными и бездонно-тоскливыми. По ввалившимся щекам, обтянутым пожелтевшей кожей скулам мне показалось, что Лидия сильно похудела, даже тюремный балахон, и так совершенно бесформенный, болтался на ней, как на вешалке…
— Елена Сергеевна! — из глаз Лидии потекли слезы. — Я знала, что вы не оставите меня… Вы — святая!
Я, признаться, больше не намерена была прислушиваться к ее дешевой лести — я приехала, чтобы по-христиански помочь человеку, попавшему в большую беду, и то, что Лидия в моих глазах весьма низко пала и теперь вызывает лишь презрение, не меняло дела. Помощь ей все равно нужна, а льстить и провозглашать меня святой в благодарность за кусок мыла она может и не стараться, это довольно глупо.
Лидия с радостью, мелькнувшей в глазах, приняла мою передачу, но тут же, пуская слезы, принялась рассказывать о своем тюремном житье-бытье.
В ее камере, большой на три окна, находится двадцать арестанток, и поэтому все равно тесно; сокамерницы у нее в основном политические и постоянно спорят о революционных делах, доходя чуть ли не до мордобоя («Уж как большевички с меньшевичками зацепятся — деваться некуда, а если еще и эсерки присоединятся, так того и гляди, поубивают друг друга!»), рацион питания крайне скудный — утром кипяток с куском хлеба, в половине двенадцатого — обед, щи да каша, в пять вечера снова каша и кипяток.
Из своих вещей разрешается иметь только халат, платок, белье, посуду — кружку, ложку, чайник; умывальные и письменные принадлежности да несколько книг.
— У меня ведь нет ни халатика, ни кружки, а чулки на мне шелковые, а здесь нужно иметь шерстяные, иначе зябнешь… Я два дня на прогулку не хожу, холодно. А все-таки полтора часа в день на воздухе — это и для здоровья необходимо, и большое развлечение для нас. Днем нам положены два часа сна после обеда, так те, кто прогулял, хорошо спят, а я не могу…
— Может быть, вы не спите потому, что вас мучает совесть? — не удержалась я. — По-моему, любой человек должен испытывать ужас, при мысли, что отнял чью-то жизнь, пусть не сам, не своими руками… Но ведь господина Крюднера убили с вашего согласия и попустительства. Вы и пальцем не шевельнули, чтобы его спасти. А в убийстве Штюрмера ваше участие еще более очевидно. И теперь вам хотелось бы сладко спать? Ладно, скажите мне, что из вещей вам необходимо, постараюсь, чтобы все передали.
— Да, — залебезила Лидия, —я даже подготовила списочек…
Она достала листок бумаги, аккуратно исписанный каллиграфическим почерком и принялась читать:
1. Шерстяные чулки — 2 пары
2. Халат из верблюжки
3. Простой полотняный платок на голову
4. Сорочки из фланели — 2 штуки
5. Две полных смены белья
6. Посуда: кружка, миска, ложка, чайник
7. Учебник французского языка
8. Толстая тетрадь и бумага для писем
— Лидия, — перебила я ее, — не нужно сейчас зачитывать весь список, лучше просто дайте мне его с собой, а то я что-нибудь забуду.