— Дорогой, когда ты меня покормишь, будь так добр, спустись на берег и дойди до писчебумажного магазина «Надежда» у церкви Николы в Плотниках. Там всегда хорошие рождественские открытки, так ты выбери дюжины полторы, а лучше две. Ведь скоро Рождество. Ты знаешь, я человек старомодный и люблю на праздники рассылать открытки тем немногим старым друзьям, что у меня еще остались. Я бы послала Шуру, но боюсь доверять ее художественному вкусу. Твой вкус не не всегда бывает безупречным, но так и быть на этот раз я согласна обойтись без стиля «модерн» и довольствуюсь елочками, заснеженными домиками и девочками с мишкой или кошкой. Да, и еще — принеси мне почитать пару свеженьких криминальных романов кроме Диккенса. Диккенс — замечательный писатель, но крови у него всегда маловато. Когда лежишь в постели с разбитой головой, хочется читать про убийства с морем крови…
— Извращенные вкусы. Мы только что смыли кровь с твоего собственного лба. Неужели крови тебе еще мало? Когда все вокруг в крови, это выглядит несколько неряшливо, ты не находишь?
— И этот человек только что собирался перестать меня пилить и воспитывать! Хорошо, я согласна на компромисс — пусть крови будет немного, но на двух-трех запутанных убийствах в каждом криминальном романе я настаиваю. Яд и удушения, а равно и утопления, тоже подойдут. И вообще, какие могут быть споры? Больная жена, можно сказать, несчастная страдалица, прикованная к одру, попросила принести ей интересную книжечку почитать, и что? Ты кормишь ее нотациями, оскорбляя в лучших чувствах? И кто-то камень положил в ее протянутую руку — так, да? Твой христианский долг, мой милый, — не мотать мне нервы, а бегом бежать в книжную лавку.
— Теперь стопроцентно уверен — жить ты будешь! — улыбнулся Михаил.
Интересно, а на что он рассчитывал? И жить буду и внимания к себе потребую! Да и найдется на свете женщина, которая в подобных обстоятельствах не заставила бы мужа плясать вокруг нее?
Ну вот, теперь вроде бы и все, можно немного вздремнуть, дав отдых больной голове. Тем более что на меня вдруг навалилась страшная слабость. Но, уже засыпая, я вспомнила еще одно очень важное дело.
— Да, Миша, пусть Шура соберет наконец передачу Лидии в тюрьму. Список всего необходимого у меня в ридикюле. Скажи… женская тюрьма… на Новинском… отнесите.
Кажется, я уснула, так и не успев договорить…
Наступал 1912 год. Оставалось еще два с половиной года до рокового выстрела в Сараево, оборвавшего жизнь австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, и вступления России в Первую мировую войну. Последние два с половиной года мирной и блестящей жизни великой Российской Империи…
После того как Лидия Танненбаум была приговорена судом к пяти годам каторги с лишением прав состояния, предприятие «Франц Вренер Крюднер» было передано в казну, и работа на нем пошла спустя рукава. Только военные заказы, в изобилии посыпавшиеся осенью 1914 года, спасли его от финансового краха.
Патентные изобретения господина Крюднера так и завалялись где-то в чиновничьих кабинетах Петербурга. Лет через пять по понятным причинам о них уже никто и не вспоминал. Однако в 1914 году в Германии при производстве оружия и боеприпасов были использованы идентичные технические разработки. Нельзя исключать, что лейтенант фон Люденсдорф довел-таки свое дело до победного конца, реабилитировав себя в глазах начальства.
Агент германской разведки Паулина Догау, она же Елизавета Эрсберг, Урсула Рихтер и Магда Штакельгрубер, была арестована за шпионаж только в начале 1916 года, когда отношение к иностранным шпионам в России кардинально поменялось. В Российском Уложении о наказаниях к тому времени уже предусматривалась серьезная ответственность за шпионскую и агентурную деятельность, а по законам военного времени пойманную с поличным шпионку просто расстреляли.