— То есть как — не принято?
— Вот такой неписаный закон — дамы никогда не танцуют, только девицы. Даже если даме восемнадцать лет и танцы ее настоящая страсть, она все равно не должна забывать о своем замужнем положении и отвлекать на себя кавалеров. Я на всякий случай вас предупреждаю, чтобы вы не попали в неловкую ситуацию.
— Но разговаривать с кавалерами не возбраняется? А то мой визит к княгине может оказаться пустой затеей.
— Разговаривайте сколько угодно, дорогая. Человек, с которым вы так желаете переговорить, сам найдет вас на балу и вступит в беседу. А мы с мужем заедем завтра за вами в отель, и все вместе отправимся на Парисиерплатц к княгине — она проживает в двух шагах от нашего посольства, но лучше все же явиться в экипаже.
Ну что ж, смело можно сказать, что наше дело сдвинулось — если мне удастся договориться о передаче бумаг господина Крюднера в посольство России для дальнейшей отправки их в Петербург по дипломатическим каналам, можно будет считать мою берлинскую миссию выполненной и смело возвращаться на родину, где ждет еще много загадок, связанных с этим делом.
Вот жаль только, что с господином Легонтовым я не могу связаться, чтобы обсудить последние новости. Надеюсь, он сам найдет возможность объявиться в ближайшее время. Бумаги ведь у него, а они вот-вот понадобятся.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Приготовления к званому вечеру. — Немецкий порядок применительно к парикмахерскому ремеслу. — Картина полного разгрома с небольшим живописным дополнением. — В той или иной степени родине предан каждый. — Пятьдесят две рассыпанных жемчужины. — Страна — первый сорт-с!
Раз уж мне предстоял званый вечер, да еще в незнакомом доме, полном представителей берлинского высшего общества, следовало заняться внешним обликом и продумать завтрашний туалет.
Большая удача, что я на всякий случай прихватила из Москвы вечернее платье, не нужно теперь метаться по салонам берлинских модисток, спешно подбирая на себя хоть что-нибудь подходящее. Праздник частный, а не придворный, значит, шлейф к платью не потребуется. Кое-какие драгоценности у меня с собой есть…
А вот о прическе следует позаботиться загодя — хороший немецкий парикмахер любит, чтобы клиентка записалась у него накануне и получила «термин» — квиток на право посещения и обслуживания в определенный час. Впрочем, любовь к выдаче «терминов» отличает не одних только парикмахеров — немецкий дантист, немецкий адвокат, немецкий чиновник из магистрата и множество других лиц, вынужденных принимать посетителей, ни за что не пригласят в свой кабинет ни одного человека, не получившего заранее «термин» на строго определенное время. Ведь во всем должен быть порядок!
Поэтому, во избежание ненужных проблем, я зашла в один из сияющих парикмахерских салонов по соседству с моим отелем и взяла на завтра «термин».
Барышня, ведавшая предварительной записью, затруднилась в правильном написании иностранной фамилии (моя визитная карточка на кириллице ничем не смогла ей помочь) и обозначила меня в своем гроссбухе просто как «фрау Елену», пообещав, что завтра, в три часа двадцать минут пополудни парикмахерский салон будет к моим услугам.
Вот интересно, а если, паче чаяния, они не успеют обслужить предыдущую клиентку и усадят меня в парикмахерское кресло лишь в три двадцать три — не разрушит ли это великий немецкий порядок?
Вполне гордая своей предусмотрительностью, я вернулась в отель, получила у портье ключ и поднялась в свой номер.
Сразу же с порога я заметила, что здесь происходило нечто странное. Во всяком случае, старания добросовестных горничных, производивших ежедневную уборку, явно пошли прахом — кто-то беззастенчиво обыскал мои комнаты, оставив их в состоянии, мягко говоря, полного беспорядка.
Слава Богу, у меня с собой было немного вещей, но все, что имелось, — валялось на полу, разбросанное самым причудливым образом.
Мне однажды довелось побывать на даче моей подруги в момент, когда там проходил полицейский обыск, и я хорошо помню это месиво из разбросанной одежды, книг, детских игрушек, разбитых гипсовых бюстов, опрокинутых ваз, содранных со стола скатертей и пыльных журналов, лет пять до того валявшихся в стопках на шкафу.