— Как вы много говорите, мадам! Такую болтливую даму и вправду лучше держать в компании самой себя. Боюсь, вы даже не поняли, о чем я вам толкую — вас подвергнут аресту, как воровку, и вытрясут имя сообщника. Наши полицейские большие специалисты по этой части.
— Ну что ж, в чем только меня не подозревали, но вот за воровку как-то не принимали ни разу. Желаю удачи.
— Благодарю вас, и вам того же.
— Но не думайте, что я сдамся так просто. В Берлине есть наше посольство, и я полагаю, русские дипломаты найдут возможность вмешаться в судьбу своей соотечественницы. Даже не будучи юристом, я понимаю, что для ареста нужны серьезные основания. А я в момент пресловутой вагонной кражи находилась в ресторане в вашем обществе, притом вы, помнится, сами настойчиво меня туда приглашали. Так что в случае чего, у русских дипломатов появятся причины обвинить берлинские власти в произволе. Конечно, если бы в Шпрее вошли наши броненосцы и держали под прицелом дворец Вильгельма, вмешательство посольства было бы еще более продуктивным, но, боюсь, Шпрее недостаточно судоходна для крупных военных кораблей. Так что придется действовать исключительно силой убеждения. И, кстати, я тоже не буду молчать. У меня, например, есть гораздо более веские основания, чтобы обвинить вас, господин Штайнер, в уголовных преступлениях, например, в причастности к убийствам.
— Что за чушь?
— Хотите сказать, что о смерти адвоката Штюрмера вы ничего не знаете? Ознакомьтесь с московскими газетами, я надеюсь, в Берлине их можно достать. Об убийстве адвоката много пишут. Его труп нашли на днях в пригородном парке…
Штайнер выглядел до предела растерянным. Он побледнел, по лицу его покатились капли пота, и я вдруг заметила, как он молод. Я несомненно ошибалась, считая его тридцатилетним. Уверенные манеры и высокомерный взгляд придавали ему солидности, а сейчас, лишившись этой брони, он казался совершеннейшим мальчишкой. Лет двадцать пять от силы…
— Не может быть! Этого просто не может быть! Бог мой, я этого не хотел!
— А когда изображали забинтованного Крюднера, зная, что этот человек уже обречен и скоро погибнет, вы тоже этого не хотели?
— Не понимаю, о чем вы?
Мне его тон не понравился.
— Когда вы врете, это сразу же становится заметно, — строго сказала я. — У вас уши краснеют. Агентам разведки следует уметь лучше владеть собой.
Штайнер молчал, и я продолжила:
— Вы полагали, что стоит только забинтовать лицо, напялить темные очки и притушить яркий свет и опознать вас потом будет невозможно? А я так абсолютно уверена, что мнимым Крюднером, встретившим нас с мужем на фирме в Лефортово, были вы, господин Штайнер, и даже не желаю сейчас анализировать все те мелкие детальки вроде характерного наклона головы или движения пальцев, я не на допросе в суде и не считаю нужным приводить доказательства своей правоты. Я знаю, что это были вы, и мне достаточно! Вы тогда тоже неплохо обвели меня вокруг пальца, и к тому же, в отличие от меня, у вас на совести два убийства!
— Поверьте, к убийствам я не имею никакого отношения. Я прекрасно изучил российское Уложение о наказаниях и знаю, что в России считается преступлением, а что нет.
— Убийство считается преступлением во всем мире, не только в России, — я не смогла удержаться от ремарки.
— Я никого не убивал! Я не совершал в России преступлений. У меня было одно дело — доставить в Германию ценные документы… Это уголовно ненаказуемо — доставить документы!
— Но даже с этим вы не справились!
Штайнер кивнул с равнодушной миной гимназиста-отличника, не выучившего уроки, но возлагающего надежды на свой авторитет.
— А что за разгром вы учинили в моем номере? — я продолжила свои упреки. — Распотрошили все бельевые ящики, побросали на пол чистое белье, рассыпали содержимое шкатулки с украшениями… Я уж не говорю о том, что рыться в вещах дамы не слишком деликатно! И чему только учила вас ваша немецкая матушка? Ей следовало бы привить вам лучшие манеры.
К моему удивлению, Штайнер покраснел.
— Да, я понимаю, это вопиющее нарушение порядка…
— Я не обожествляю порядок так, как это делают немцы, я чужда этому культу, но не до такой степени, чтобы ходить по разбросанным вещам ногами. А сюда даже горничную для уборки пригласить невозможно! Она Бог знает что подумает, и объяснить ничего тут невозможно. Не рассказывать же ей, что в мой номер влез плохо подготовленный агент германской разведки, который вообще ведет себя чрезвычайно глупо, а с обыском просто перешел все границы. Извольте-ка помочь мне убраться, раз уж набезобразничали, или мне придется вас задержать и устроить скандал администрации отеля за производство обыска в моем номере.