Не будучи офицером германской армии, я имела полное право прокатиться на хваленом немецком трамвае, идея насчет катания осенила меня внезапно, когда проходя мимо остановки, я увидела чудо техники с гостеприимно открытой дверью. Недолго думая, я взобралась на трамвайную площадку, вагоновожатый позвонил в свой звонок, и трамвай тронулся, а сопровождавший меня агент-«кастрюлька» остался стоять на улице, растерянно моргая.
«Ну вот и славно, — подумала я, — прощай, „кастрюлька“, нам давно пора отдохнуть друг от друга!»
Как оказалось, тройный маршрут, на который меня угораздило попасть, проходил из центра города в Веддинг, место, ничего не говорившее моему уму.
Ну что ж, Веддинг так Веддинг, какая разница, где гулять, заодно посмотрю, чно это за Веддинг такой и что там интересного…
Увы, это было не то место, где по городским овам во множестве рассыпаны сокровища архитектуры, малолюдные кварталы, по-берлински стереотипные, с серыми домами, естественным украшением которых служили чисто вымытые окна с кружевными занавесками и цветочными горшки, казались не столь уж замечательным местом для прощальной прогулки по городу.
Я уж было собралась вернуться, когда впереди у пустынного тротуара остановилось черное авто. На короткий миг у меня мелькнула мысль, что это похоже на сцену из переводного романа — сгустившиеся сумерки, туманный осенний вечер, безлюдная улица чужого города и визг тормозов зловещего черного автомобиля… Но когда из авто вылез господин Штайнер-Люденсдорф собственной персоной, я поняла, что творческая манера автора этого романа мне совершенно не нравится! Такой поворот сюжета — просто-таки дурной вкус.
Я шагнула от машины в сторону, испытывая одно-единственное желание — превратиться в бесплотный дух, который сам собой растаял в воздухе от прикосновения, да что там прикосновения, от слова Люденсдорфа.
Но, увы, моиплесная оболочка продолжала оставаться материальной и посему идеально беззащитной перед врагом. Растаять в воздухе мне удастся, будем оценивать свои шансы реально, поэтому нужно продумать стратегию обороны от Люденсдорфа.
Проклятье, как этот хлыщ мог узнать, что мне в голову придет сесть в трамвай, уехать неизвестно куда, выйти на первой приглянувшейся остановке и бродить там, не выбирая пути? Неужели он с самого начала тащился на своем авто за трамваем, в котором я чувствовала себя в такой обманчивой безопасности?
А, собственно говоря, почему бы и нет? Как хорошо, что я на всякий случай позаботилась о себе и припасла кое-что, чем можно встретить мерзавца!
— Добрый вечер, мадам! — мерзавец вежливо приподнял шляпу.
— Здравствуай, Люденсдорф! — я постаралась придать своему голосу металлическое звучание, но, кажется, не слишком преуспела в этом. Во всяком случае, человек с музыкальным слухом легко уловил бы в этом металле фальшивые ноты…
— О, вам даже известно мое настоящее имя? Для дамы, занятой исключительно борьбой за женскую эмансипацию, вы слишком уж осведомлены. Но и мне, мадам, теперь кое-что известно — интересующие меня документы были отправлены дипломатической почтой в Петербург и не без вашего непосредственного участия.
Однако осведомленность Люденсдорфа тоже весьма удивительна. Не иначе, германские агенты действуют уже и в посольстве России. Надеюсь только, им не достанет сил, возможностей и нахальства украсть пакет с документами из дипломатической почты, а то ведь они сведут на нет все наши труды. Более того, мне теперь достоверно известно, кто был вашим помощником в этом деле, — продолжил Люденсдорф. — Некий смуглый, скуластый, темноволосый мужчина, который бесследно исчез из нашего поезда на одной из станций.
— И вы теперь пытаетесь его найти? — поинтересовалась я совершенно невинным тоном. — Какая трудная задача. У меня лично создалось впечатление, что все смуглые, скуластые и темноволосые мужчины, проживающие в Москве, решили в одночасье перебраться в Берлин. Во всяком случае, наш поезд был просто битком набит подобными господами. И пойди теперь разберись, кто из них исчез по дороге.
— Ваша лживая изворотливость весьма неприятна, мадам.
— Да, я понимаю, что не вызываю большой симпатии в широких кругах германских агентов (Люденсдорфа передернуло), однако следует отдать мне должное — я защищаю интересы моей горячо любимой родины, — отрезала я, не слишком, впрочем, надеясь, что удастся пронять этой отповедью моего визави, уже предлагавшего однажды за мою родину крупную сумму.