Симон снова ухватился за горло. Стив приподнял его голову, взял стакан со столика и поднес его к губам Симона. Он сделал глоток и оттолкнул руку. Стив опустил его голову на подушку. Симон посмотрел на него и, с трудом вдохнув воздух, произнес:
— Она и с тобой разделается. Уже превратила тебя в лакея, комнатную собачку, вот что она… с тобой сделала.
— Да, похоже на то.
Казалось, спокойный ответ заставил Симона на какое-то время замолчать. Потом он спросил:
— Моя девочка?
— С ней все в порядке.
Симон перевел взгляд на Тилли. Она стояла, вцепившись руками в спинку кровати.
— Она носит ублюдка, зачатого от ублюдка, — прошипел он. — Что же, можешь забирать ребенка… но дочь у тебя не останется: я возьму ее с собой. — Симон смолк, по подбородку побежала струйка крови.
Стив наклонился над ним, а Тилли повернулась и стремглав выбежала из комнаты. В коридоре она направилась к каменному подоконнику, тут же уселась на него и опустила голову.
Она знала, что любовь и ненависть ходят рядом, но полагала, что близость смерти гасит человеческие страсти. Этот мужчина когда-то любил ее, она отвечала ему взаимностью. Да, она тоже любила его. И именно ей следовало бы его ненавидеть. Ведь он разбил ее девичьи мечты. Но она никогда не испытывала к нему ненависти, разве что неприязнь и отвращение. А уже когда она отказала ему и стала любовницей джентльмена, то это, похоже, совсем лишило его рассудка.
— Не сиди на холодном камне.
Тилли нехотя подняла голову. Сначала ей показалось, что она слышит голос Бидди — Фэнни очень походила на свою мать. Она позволила ей поднять себя с холодного подоконника. Но когда та попыталась помочь ей идти по галерее в сторону лестницы, Тилли остановила ее:
— Нет, Фэнни, я пойду к себе. Вилли с Норин? — Она повернула голову в сторону голубой комнаты, где лежала девушка.
Фэнни сказала:
— Да, он все еще с ней. Ты о ней не беспокойся, мы все сделаем.
— Она рожает?
— Ну, ей больно, у нее схватки, но ничего похожего на мои собственные роды. Слушай, пойди и приляг на диване и положи под ноги подушку. Если что не так, я тебя позову. Ты совсем вымоталась.
Тилли молча послушалась. Но в своей комнате она не стала ложиться, а принялась ходить взад-вперед. Здесь было тихо, но в голове все смешалось: ей слышались перекрикивающие друг друга голоса, голоса, принадлежавшие ей же, но только в разные годы. Детский голос, спрашивающий, почему ей не с кем играть, ведь деревня совсем рядом; голос молодой девушки, кричащей «Нет! Нет!» из-под навалившегося на нее тяжелого Хэла Макграта; кошмар судебного заседания и вопрос: «Ты ведьма?»; голос, проклинавший тех, кто сжег коттедж; голос одиночества, когда все, когда-то жившие и работавшие в этом доме, отвернулись от нее. Она не плакала, когда ее двадцатилетнюю выгнали из этого самого дома, она лишь испытывала печаль, но она долго не говорила и молчала, когда ослепили ее сына. Ее крик переходил в визг во время нападения индейцев, убивших всех кроме нее и Мэтью. Но в конце концов убили и Мэтью. Казалось, всю жизнь ей довелось кричать и взывать к справедливости. И даже те, кого она любила, тоже в итоге заставляли ее плакать.
Не в первый раз в ее голове возникла такая какофония. Ее собственный голос возмущался уготованной судьбе. Но сегодня он звучал немного тише, устало. Потому что на самом деле она очень устала. Подойдя к кровати, Тилли медленно опустилась на нее и, уткнувшись лицом в подушку, зарыдала.
Глава 14
В четыре часа утра в доме все еще никто не спал. Артур и Джимми вернулись с миссис Бентвуд и акушеркой. Все были без сил, но Люси не захотела отдохнуть, пока не убедилась сама, что Норин беременна. Это известие потрясло ее. Всю дорогу она надеялась, что акушерку позвали для одной из горничных, а братья Дрю за все время не проронили ни слова по этому поводу. Но когда Люси посмотрела на почти неузнаваемую дочку — ее охватила и жалость, и сочувствие одновременно. И уже не испытывая никакого стыда, она обняла Норин и обе заплакали.
— Ох, мама! Мама!
Люси переполняли чувства, и она не могла говорить, говорили ее ласковые руки.
Потом она стояла у постели умирающего мужа, и он удивил ее, с мольбой протянув к ней руку. Она как будто оттаяла и прислушалась к его шепоту:
— Люси, я… я ее нашел.
Она наклонилась и сказала:
— Да, Симон, ты ее нашел.
Он, видимо, по голосу понял, что жена его прощает, потому что собрав остаток сил, проговорил:
— Ребенок… ты возьми ребенка. Не… оставляй его здесь.
Люси не стала убеждать его, что ребенок должен быть с матерью, где бы она ни находилась.
Симон снова еле слышно прошептал:
— Ты… прости меня, Люси. Ты… была хорошей женой. Ты… не заслужила такого обращения. Можешь понять, из-за чего я себя так вел!
— Помолчи, лежи тихо.
— Мне скоро очень долго придется лежать тихо, Люси. Скажи, ты меня прощаешь?
Она не могла видеть его страдания, поэтому быстро ответила:
— Нечего прощать. Это жизнь! Так уж распорядился Господь.
— Ты была слишком хороша для меня. А мне надо было бы добиться ее, она бы меня вволю помучила. Да уж, она бы помучила. Жаль, что нет времени… доказать тебе, что я могу быть другим… Возьми мою руку, Люси.
Она сжала его руку, он закрыл глаза… Казалось, что Симон уснул.
В час ночи у Норин начались родовые схватки. Люси стояла с одной стороны, акушерка с другой, и обе советовали поднатужиться, вытирали пот со лба, терпели, когда роженица цеплялась за них ногтями. Время шло, схватки становились все сильнее.
В один из таких моментов Тилли открыла дверь, жестом позвала Люси и тихо сказала:
— Стив считает, что вам надо отдохнуть. Я побуду здесь.
Тилли встала на ее место у изголовья кровати и взглянула на потное лицо акушерки. Женщина покачала головой и проговорила:
— Надо бы что-то сделать, а то никак…
Тилли не переспросила «Что?». Она склонилась над Норин и тихо попросила:
— Ухватись за спинку кровати, Норин, милая.
Тут же послышался грубый окрик:
— Она уже пыталась.
Тилли распрямилась, ощутив атмосферу деревни. Эта женщина, акушерка, позволила уговорить себя из любопытства. Сейчас она выглядела почти такой же усталой и вымотанной, как Норин.
Тилли немедленно превратилась в хозяйку дома:
— Вы очень устали, спуститесь вниз, на кухню, и пришлите сюда кого-нибудь из женщин.
— И что они могут, мэм, в такое-то время?
— То же, что и вы. В данный момент от вас никакой помощи.
— Не хотите ли вы сказать, мэм, что я не знаю свою работу?
— Я всего лишь говорю, что вам нужно отдохнуть.
Женщина фыркнула, негодующе взглянула на Тилли и заявила:
— Ладно, но уж потом меня не вините, если что-то без меня случится.
Акушерка не договорила, как раздался стук в дверь, и вошла Пег с подносом, на котором стояли чашки с бульоном. Тилли сразу же сказала ей:
— Пожалуйста, отнеси поднос в маленькую библиотеку, Пег, миссис Грант немного отдохнет. И сразу же возвращайся сюда.
Женщина вышла, всем своим видом выражая протест. Но Тилли почувствовала, что та в душе рада: не так-то просто простоять четыре часа на ногах.
Когда Норин начала стонать, Тилли взяла ее руки в свои и попросила:
— Поднатужься, милая, попытайся. Давай, попробуй.
Девушка послушно сделала попытку, но ее силы явно кончились, и она расслабилась. Беспокойство Тилли росло с каждой минутой. Если не принять меры, Норин тоже умрет. Эта мысль заставила ее взглянуть на дверь, ведущую в гардеробную. Там, как она знала, ходил из угла в угол Вилли. Только Стиву удалось уговорить его уйти из этой комнаты, и она сама заперла смежную дверь на ключ. Но сейчас Тилли подбежала к двери, отперла ее и позвала:
— Иди сюда. Иди скорей.
Сын вошел, и Тилли прошептала:
— Ей очень плохо, она очень ослабела. Возьми ее за руку, поговори с ней.