Аргентина, которая также должна была принять большое число беженцев, в 1937 году приняла всего 5178, а в 1938-м – всего 1050. Затем это число только сокращалось, и в 1945 году упало до нуля. Аналогичная картина наблюдалась повсюду в мире: ручеек еврейской иммиграции был все тоньше и тоньше.
Когда Рузвельт предложил Муссолини выделить для беженцев территорию в Эфиопии, которая тогда принадлежала Италии, Муссолини отказался, заметив, что для этих целей лучше подходят внутренние районы Соединенных Штатов[21].
Вот четыре главных фактора, которые повлияли на решения американского правительства по вопросу Холокоста:
1) настроение американского населения, большая часть которого была против либерализации иммиграционной политики;
2) конфигурация американской политической системы, особенно Демократической партии;
3) неготовность президента к риску расколоть свою партию;
4) антисемитизм, часто подсознательный и тщательно маскируемый, но тем не менее определявший многие решения.
Когда конгрессмены Дикстейн и Селлер отозвали свои законопроекты, по которым беженцы могли получать всю неиспользованную квоту, а президент – повышать ее при необходимости, они знали, почему этим планам не суждено сбыться. Все говорило о том, что Конгресс никогда не примет эти законы. Антииммиграционные настроения были сильны как никогда, и политики прекрасно это понимали. В марте 1938 года, сразу же после аннексии Германией Австрии, был проведен опрос общественного мнения, который показал: 75% населения были против принятия «более крупного числа ссыльных евреев из Германии». Лишь 17% – меньше одной пятой – были за, и еще 8% воздержались.
В июле, месяце Эвианской конференции, журнал Фортьюн провел еще один вопрос, согласно которому против принятия беженцев проголосовали 67,4% опрошенных. 18,25% высказались за сохранение ограничительной системы квот, и лишь 4,9% поддержали идею повышения иммиграционной квоты для принятия большого числа беженцев. 9,5% опрошенных воздержались от ответа.
В декабре 1938 года организация Роупер Полл провела третий опрос. Это было как раз после событий Хрустальной ночи, которые получили широкое освещение в прессе. Подробности погромов оказались настолько отталкивающими, что идея принятия беженцев резко утратила популярность. Теперь уже 83% опрошенных высказались против повышения иммиграционных квот для принятия большого числа европейских беженцев.
Конечно, антисемитизм серьезно повлиял на рост антииммиграционных настроений в США, но были и другие причины. Америка только недавно преодолела последствия Великой депрессии 1929 года, и многие опасались, что иммигранты отнимут рабочие места у коренных американцев. Никого не интересовало, что иммигранты повысят уровень потребления; что они скорее создадут новые рабочие места, чем займут существующие; что даже если сложить британскую, ирландскую и германскую квоты, в итоге получится лишь одна десятая одного процента населения США – капля в море, не способная серьезно повлиять на экономику. Ну и, конечно же, мало кого интересовала чисто гуманитарная сторона проблемы.
Президент Рузвельт был в первую очередь политиком, причем жестким и прагматичным. Он не собирался рисковать своей хрупкой коалицией ради нравственных или гуманитарных соображений. Он и так включил в повестку дня много противоречивых тем, в результате чего коалиция стала хрупкой как никогда. Он просто не мог испытывать пределы этой хрупкости темой, которая, как он понимал, была и слишком эмоциональной, и не особо популярной. Рузвельт готовился к беспрецедентному третьему сроку своего президентства, и в этот момент раскачивать лодку было недопустимо. Его ближайшие соратники, госсекретарь Халл и его заместитель Уэллс, знали, что почти все советники и сторонники президента не разделяли идею либерализации иммиграционного законодательства. С другой стороны, президенту было жизненно важно поддержать образ либерала и гуманитария с большой буквы.
Наконец, четвертый, но не менее значимый компонент американской политики в отношении Холокоста – антисемитизм. Он был очень распространен и владел умами многих ключевых фигур американской политики.
В 1920-х годах Америку сотрясла невиданная волна антисемитизма. В первой главе мы коротко рассмотрели, что любая вспышка антисемитизма уходит корнями глубоко в двухтысячелетнюю историю. Неудивительно, поэтому, что Генри Форд так легко поверил в Протоколы сионских мудрецов – фальшивку, которая постепенно заменила собой миф о кровавой маце в качестве главного двигателя антисемитских настроений. Это верно, что позже Форд признал свою ошибку и даже предложил свою крупную недвижимость в Бразилии для лагеря еврейских беженцев. (Бразильское правительство отказалось от этого подарка.) Однако до этого момента принадлежащая Форду газета Диаборн Индепендент успела внести огромный вклад в становление американского антисемитизма.
В США всегда было немного открытых антисемитов. Антисемитизм не присущ образу той Америки, который с детства лелеет каждый американец. Однако наследие двух тысячелетий не смогло не коснуться Америки. Не только нацисты, но и такие люди и организации как Уильям Дадли Пелли с его «серебряными рубашками», Американо-германский Бунд и, в первую очередь, католический священник Чарльз Эдуард Кофлин прилагали огромные усилия для пропаганды ненависти в адрес евреев. Каждое воскресенье выступления Кофлина транслировали сорок радиостанций. Согласно опросу фонда Гэллапа, постоянная аудитория этих передач составляла 3,5 миллиона радиослушателей, а по меньшей мере один раз их прослушали 15 миллионов человек, причем 51% из них были согласны с точкой зрения Кофлина. Среди постоянных слушателей эта цифра составляла 67%. Принадлежащее ему издание Соушл Джастис опубликовало анонимную статью, которая слово в слово повторила речь германского министра пропаганды Джозефа Геббельса, произнесенную им в 1935 году. Речи отца Кофлина публиковались в самых массовых изданиях, в том числе газете католического диоцеза Бруклина с тиражом 100 тысяч экземпляров. Не отставали от своих католических единомышленников и антисемиты протестанты: преподобный Джеральд Уинрод из города Вичита (штат Канзас) издавал ежемесячный журнал Дефендер Мэгэзин тиражом также 100 тысяч экземпляров. На языке ненависти говорили и другие печатные издания, неся антисемитизм в тысячи домов. Пропагандисты не чурались использовать игру слов: refujew, Jew Deal и т. д{4}.
Волна протестов против еврейской иммиграции в США привела к появлению новых исследований о влиянии антисемитизма на американское общественное мнение. Между 1938 и 1940 годами было опубликовано несколько работ на эту тему, которые заставили содрогнуться всякого, кто понимал опасность антисемитизма. Причем это были опросы не только об отношении к спасательным инициативам, но и непосредственно об антисемитизме как таковом. Девять опросов показали, что от 12 до 15 процентов американцев были готовы поддержать общенациональную антисемитскую кампанию. Между 1939 и 1940 годами еще 20% благосклонно отозвались о подобной кампании: таким образом, треть всего населения США либо активно поддерживало антисемитскую повестку дня, либо относилось к ней благосклонно.
В 1942 году, когда США уже воевали с Германией и Японией, социологи спросили американцев, кого они считают главной «угрозой» для Америки. Вариант «евреи» набрал в три раза больше голосов, чем «японцы», и в четыре раза – чем «немцы»[22].
Вот почему Рузвельт понимал, что любое телодвижение в сторону еврейских беженцев вызвало бы шквал атаки, и он хотел всеми силами избежать этого. В любом случае голоса 4 миллионов 700 тысяч американских евреев были ему гарантированы. Он знал, что как бы ни сложилась ситуация, евреи все равно будут за него голосовать. Как выразился один автор, между евреями и Рузвельтом был «бурный роман». Впрочем, Рузвельт не отвечал взаимностью.
Если авторов и читателей антисемитской пропагандистской литературы было относительно немного, скрытых антисемитов было куда больше. Любое действие в пользу евреев было крайне непопулярным.
Госдепартамент разработал план, по которому Эвианская конференция использовалась бы как прикрытие для планов по блокированию спасательных мероприятий. Эта схема стала международной, когда на конференцию была приглашена Великобритания. Впрочем, Лондон иначе смотрел на проблему, и подобная конференция была ему не нужна. Англичане совершенно логично считали, что они обладают единственным ключом к решению проблемы, поскольку контролировали иммиграцию в Палестину, еврейский национальный очаг.